На старости лет

Жили-были старик со старухой у самого синего моря... Ну не то что бы уж такие старые были, да и жили у озера, а не у моря, но озеро было большое, другой берег в ясную погоду не весь видать даже с высокого обрыва. Жили они долго, почти до золотой свадьбы дожили (а, может, и дожили, кто теперь помнит), сынов да внуков вырастили, добра нажили. Но вот померла старуха, оставив старика вдовцом на старости лет. Старик погоревал год, могилку старухину честь по чести обрядил – памятник, оградка, всё как положено, не хуже чем у людей.

Рисунок: Франсиско де Гойя

Но вдруг заметили соседи, что стал дед попивать. И что зачастили к нему в гости две мадамы, со следами злоупотреблений на лице, которые пользовались в деревнях окрестных недвусмысленной славой.

Соседи головами покачали, посудачили, про пример молодёжи, да про срам... А мадамы между тем к зиме у деда и вовсе поселились, наведя в зажиточном дому свой, пьяный порядок. И когда увидели соседи, как дед с обеими развесёлыми матрёшками в баню ходит – тут уж терпение у них лопнуло, стали они его стыдить. А он только посмеивается, да посылает их куда подальше.

Тогда они позвонили сыновьям дедовым: так, мол, и так, дед совсем с катушек слетел, не сглазил ли его кто, не навёл ли порчу? Ведь всю жизнь он был хозяином зажиточным, лишнего не пил, денег не транжирил, а тут на тебе – такой пердимонокль. Приезжайте, ребятки, спасайте деда и дом, пока он всё хозяйство не пропил, а дом не пожёг.

А сыны-то у деда всё по заграницам, паспорта эстонские (в Обозерье у большинства местных два гражданства), дык в Европах работать определились и к родителям наведывались редко – жёны-дети все в Эстонии, стариков навещать некогда. И знать не знают, что дед здесь чудит.

Приехали сыны поутру в деревню, заходят в дом отчий, а там... ни в сказке сказать, ни вслух произнесть. Даже описывать не берусь, картинку сами можете себе представить. И среди этой живописи сидит за столом дед и бутылку водки починает.

Осерчали сыны, стали батьке выговаривать: «Что ж ты, такой-сякой, позоришь нас? Что ж ты, такой-сякой, память матери в грязь топчешь?».

Встал тут дед из-за стола, да как по столу стукнет, да как гаркнет, что толстый кот, спугавшись, аж до самого потолка подпрыгнул. «Ах вы, щучьи дети! Вы кого учить вздумали? Батьку родного учить?! Я вот вас ща научу…», – и за ремень схватился. «Чем вы меня, щучьи дети, попрекаете? Я с вашей матерью честно жил, ни разу налево не сходил, пальцем её не тронул ни в жисть; вас кормил-поил, в люди вывел! Копейки не пропил, всё в дом тащил! А вы меня попрекать!».

Отбежали сыны от греха подальше, чтоб ненароком под раздачу не попасть.

А дед уже с ремнём наперевес на сынов пошёл: «Я по матери вашей год скорбел, как положено, свечки в церкви ставил, на могилку прибирать хожу, памятник поставил не хуже, чем тестю с тёщей – красного граниту! Вы хоть помните, когда у матери день рождения? Учить меня вздумали! Я вас щас научу…».

Погонял дед молодцов по хате, да приустал: «Садитесь за стол, щучьи дети! Помянем хоть мать, раз уж приехали…». Притихшие мужики сели за стол, взяли по налитой рюмке. « Царствие ей Небесное!»

«Ну что, – говорит дед сынам, – выпили, закусили? Езжайте теперь по домам, детей своих растите да жизни учите, а меня оставьте – буду жить, сколько мне осталось, в своё удовольствие… А что до грехов моих – перед Богом за всё отвечу, а вы мне не судьи».

Так и уехали сыны обратно в Европы.

А к деду вернулись его зазнобы и повели его в баню…

Наталия ПОЛЯНСКАЯ-ТОКАРЕВА