Под градусом. История потребления внутрь. Часть вторая

«Подруга милая, кабак всё тот же.
 Все та же дрянь красуется на стенах,
 всё те же цены. Лучше ли вино?
 Не думаю; не лучше и не хуже.
 Прогресса нет. И хорошо, что нет».
Иосиф Бродский, «Элегия».

(Окончание. Начало здесь).

Первоначально псковский воевода Ордин-Нащокин сумел убедить царя в том, что необходима реорганизация торговли хмельными напитками. Появился даже царский указ «о вводе нового порядка продажи питей», однако этому указу в Пскове многие верить не хотели. Особенно те, кому новые порядки были невыгодны. Возможно, события развивались бы немного иначе, если бы Ордин-Нащокин пробыл в Пскове подольше. Но он оставался псковским воеводой около двух лет, а сменивший его воевода Хованский, а потом и князь Великогагин совсем не были предрасположены к каким-то переменам.

«Кабаки и кабацкая жизнь распространялись по всем углам русской земли»

История кабаков и история монархии в России связаны неразрывно. Кабаки и царизм появились в нашей стране почти одновременно – в середине XVI века. И это было не случайное совпадение. Монополия это подразумевала. Царь в голове, кабак во дворе. Так что рано или поздно псковские нововведения Афанасия Ордина-Нащокина были обречены на провал.

Глава, посвящённая Ордину-Нащокину, в книге автора позапрошлого века Ивана Прыжова «История кабаков в России…» заканчивается неутешительно: «Кабаки и кабацкая жизнь распространялись по всем углам русской земли». Прыжов пишет о том, что слова «Ордина-Нащокина погибли, не оставив никакого следа».

Иллюстрация для поэмы Демьяна Бедного «Долбанём!»

Вернее, следы эти остались в документах и книгах. Из них мы знаем, что после того, как кабацкая монополия была временно отменена, «Псков как будто переродился». Прямо так и говорилось – «переродился», и «кабацкие избы, где всякое безчиние и смрад был, а ныне в тех местах устроены обиталища убогим, а те избы всякого благочиния исполнены». И это был не единственный положительный результат.

Но одновременно из Пскова в Москву к царю отправились доносы. В них говорилось о том, что новоявленные шинки привели к тому, что «лучшие люди от тех шинков разорились ». Пришедший на смену Ордину-Нащокину Иван Хованский по прозвищу Тараруй тоже жаловался: шинкари приносят доход меньший, чем кабаки. Раньше за год собиралось 9 тысяч рублей, а теперь всё шло к тому, что за год царская казна получит всего 3 тысячи 600 рублей.

Наверное, самая запоминающаяся фраза в одном из доносов царю была такая: «В твоих, государь, царских кабаках питухов мало».

Это была почти катастрофа. Пьющих мало! Где это видано?

Итак, Ордин-Нащокин пробыл в Пскове около двух лет - с марта 1665 года, после чего его ненадолго заменил Хованский (это тот самый Иван Хованский, казнённый в 1682 году, о котором вспоминают всякий раз, когда слышат о «Хованщине»). Он-то и сообщил царю, что из-за шинков «казне великого государя питейной прибыли перед прежним сбором будет недобор большой».

Вообще-то, необходимую казне сумму собрать в Пскове всегда было затруднительно – ещё до всех реформ Ордина-Нащокина. Кабакам народ предпочитал «чёрный рынок». Как говорится в «Истории кабаков…»: «Псков был город порубежный, куда иностранцы привозили тайком множество горелого вина и немецких питей, и псковичи совсем не покупали вина с казённых кружечных дворов. Сильно развивалась потаённая корчемная продажа…»

Мысль Ордина-Нащокина была проста: продажу легализовать, взять под контроль и не навязывать псковичам государственные кабаки. Но мысль его противников была не менее проста, хотя и более цинична: чем больше народ пьёт, тем больше прямой доход. Причём не обязательно государству.
Если судить по тому, как развивались события в последующие десятилетия, то становится понятно, кто же больше всего выигрывал на торговле крепкими алкогольными напитками в кабаках. Те самые упомянутые «лучшие люди», получавшие на откуп торговлю и отправлявшие значительную часть доходов в собственный карман. В жалобах, направляемых из Пскова в Москву, говорилось, что «лучшие люди» «корыстуются с кабаков, провозят товары, прокрадывая…»

Так продолжалось очень долго. Счёт можно вести на века. Сменялись поколения, но всегда находился тот, кто «корыстуется» и «прокрадывает». Корыстолюбие победить оказалось трудно. Хотя в какой-то момент возникла надежда, что царь (дело было при сменившем воеводу Хованского князе Данииле Великогагине) всё-таки недовольных кабаками псковичей услышал.

И всё же идея кабака оказалась слишком заманчивой. И никакой Ордин-Нащокин не мог этому противостоять. В конце жизни, удалившись в находящийся под Псковом Крыпецкий монастырь, он написал царю: «На Москве, государь, рядят о государственных делах - ей дурно… А думные дьяки посольского приказа занимаются хитростями и кружечными дела ми».

Дурно было не только Москве, но и Пскову. Пьянство в России насаждалось в том числе и насильственно – под предлогом заботы о государственной казне.

За столетие оно превратилось явление повседневное.

«Явилось многое воровство и кража казны и взятки»

При Петре I была предпринята ещё одна попытка навести в этой сфере порядок, который опять-таки, в основном, сводился к тому, что частникам становилось хуже. Вот только лучше ли от этого становилось государству?
В 1699 году в России учредили Бурмистерскую палату («для ведомства всяких расправных дел между гостями и посадскими людьми и для управления казенными сборами и градскими повинностями»). Таким образом, питейным делом стали заведовать бурмистры, а частные винокуренные заводы были описаны. Была предпринята очередная попытка контролировать денежные потоки. Иван Прыжов описал произошедшее на рубеже веков так: «Известный Курбатов, сам воровавший не меньше других, в октябре 1706 года писал государю: «За градскими бурмистры премногое воровство чрез мое бедное усердие сыскано. В одном Ярославле украдено 40 000 рублев, а на псковичей Никифора Ямского и Михаила Сарпунова доносят, что во время шведской войны украдено ими пошлин и питейной прибыли 90 000 рублев и больше».

Евгений Панфилов, «Гуляние в кабаке», 1957 г.

«Известный Курбатов» - это фискал, о котором подробно говорится в томе 16 «Истории России с древнейших времен» Сергея Соловьёва, там, где рассказывается о «злоупотреблениях фискалов». Соловьёв упоминает и ещё одного фискала – Нестерова. В 1712 году Нестеров писал, что от бурмистров и ларёчных «с прочими служителями явилось многое воровство и кража казны и взятки».

Так что два процесса шли в одной связке: казнокрадство и пьянство.

До создания первого в России общества трезвости оставалось ещё полтора века.

Считается, что первое трезвенническое движение в России было организовано в 1854 году. А в 1858-59 годах в России начались винные бунты, охватившие 32 губернии, прежде всего – западные: Виленскую, Ковенскую, Гродненскую, а потом и многие другие - Тульскую, Саратовскую, Курскую… Началось всё в Ковно (Каунас). Недовольство было вызвано не столько кабаками, сколько тем, что государство навязывало каждой семье потреблять определённое количество водки (так называемый правительственный винный откуп). Конечно, люди могли не пить, но они обязаны были покупать. Бунтари стали громить питейные заведения. На них были брошены войска (всё это происходило уже при новом «либеральном» царе – Александре II. В правительстве всерьёз забеспокоились.

«Во что бы то ни стало склонить крестьян к путешествию по кабакам»

Трезвые бунты казались опаснее пьяных. «...Приговоры городских и сельских обществ о воздержании уничтожить и впредь городских собраний и сельских сходней для сей цели не допускать», - говорилось в распоряжении министра финансов. Было арестовано около 11 тысяч человек. Подробнее об этом можно прочесть в статье знаменитого литературного критика Николая Добролюбова «Народное дело. Распространение обществ трезвости», опубликованной с цензурными изъятиями в журнале «Современник» в 1859 году. Добролюбов писал: «Уж сколько раз твердили миру, что русский мужик - пьяница, что он с горя пьёт и с радости пьёт, пьет на родинах, на свадьбе и на похоронах, пьёт в рабочий день - от усталости, вдвое пьёт и в праздник - по случаю отдыха. Люди, по-видимому, хорошо знавшие народ, готовы были до слёз спорить, что наш мужик скорее с жизнью расстанется, нежели с сивухой, скорее детей уморит с голоду, нежели перестанет обогащать откупщика…»

И всё же выяснилось, что не всякий русский мужик готов обогащать откупщика. Добролюбов приводит несколько примеров. В частности, рассказ, публикованный в «Московских ведомостях». Деревенские мужики дали зарок не пить вина. А исправник получил задание «во что бы то ни стало склонить крестьян к путешествию по кабакам».

Крестьян собрали в графском имении. Главный вопрос был: «Почему мужики отказываются пить?» («"Так, не желаем!" - отвечали крестьяне. "Отчего ж не желаете?" - "Очувствовались, - отвечают снова крестьяне, -- это вино один разор хозяйству! шутка сказать - восемь рублей за ведро! сколько нужно возов хлеба, чтобы купить одно ведро, а хлеб у нас дешевый!" - "Притом же, - заметил один крестьянин побойчее, украшенный медалью или каким-то другим знаком отличия, -- вино-то больно плохо, хуже нашей хоперской воды!" - "Как плохо?" - воскликнул управляющий, подступив к крестьянину. "Да так, плохо; как бывает плохо, живот только пучит!" -- "Как ты смеешь это говорить?"»)

Антиалкогольный и антирелигиозный плакат.

В России стало формироваться целое движение против пьянства. Газеты сообщали, что то в одной губернии, то в другой на сходах крестьяне отказываются пить водку. Сообщения были такие: «В Новгородской губернии, Старорусского уезда, в Коростынской волости, крестьяне, в числе 6000, дали зарок не пить вина. В Новгороде также, по известиям, заметно опустели питейные заведения». То же самое происходило в Подольской, Смоленской, Петербургской, и нескольких других губерниях. В одном уезде дали зарок не пить две тысячи душ, в другом три тысячи…

Происходившее не устраивало правительство. «Совершенное запрещение горячего вина посредством сильнодействующих на умы простого народа религиозных угроз и клятвенных обещаний не должно быть допускаемо, как противное не только общему понятию о пользе умеренного употребления вина, но и тем постановлениям, на основании которых правительство отдало питейные сборы в откупное содержание», - писал министр финансов писал обер-прокурору Святейшего Синода.

Тем не менее, народные бунты вынудили правительство ослабить давление и отменить откуп.

Статистика того, что произошло потом, противоречива. С одной стороны, опубликованы цифры, судя по которым за 1863 год российская казна потеряла на «питейных деньгах» около 6 миллионов рублей. Если верить этой статистике, в 1852–62 годах, до отмены «винного откупа» в казну поступало 104 миллионов рублей ежегодно, а сразу же после отмены поступило 98 миллионов. Но это только одна версия. По другой «чистого дохода было получено 106 453 194 рублей, то есть более откупного на 2 321 477 рублей». Ясно другое: пьянство победить снова не удалось. Более того, по всей видимости, с отменой крепостного права пить в России стали больше. В Пензенской губернии в 1863 году по сравнению с 1862 годом потребление возросло на 281 процентов, в Тамбовской губернии на 215 процентов. Псковская губерния в этом списке оказалась не среди лидеров. Прибавка «всего» на 49 процентов.

«Пьяных – сколько ни будет увидено, столько и будет расстреляно»

Деревенские патриархальные порядки кое-как ещё сдерживали пьянство. Но чем больше крестьян оказывалось в городах, тем больше среди них оказывалось пьющих. Оторвавшись от корней, они жадно приникали к водочным истокам. Так что даже самые радикальные меры, включая «сухой закон», о котором рассказывалось в первой части статьи, ситуацию существенно не изменили. Поэтому многие подданные Российской империи встретили революцию в пьяном угаре.

В гражданскую войну не помогали даже самые радикальные меры. Как писал Демьян Бедный, «Вино выливать велено, а пьяных – сколько ни будет увидено, столько и будет расстреляно». Действительно, иногда расстреливали. Но за что только тогда не расстреливали. Всех не перестреляешь.

9 мая 1918 года Ульянов (Ленин) вынужден был написать дополнение к Декрету о продовольственной диктатуре. «Объявить всех владельцев хлеба, имеющих излишки и не вывозящих их на ссыпные пункты, а также всех расточающих хлебные запасы на самогонку, врагами народа, предавать Революционному суду и подвергать впредь заключению в тюрьме…»Там же Ульянов (Ленин) говорил о конфискации всего имущества, а «самогонщиков сверх того к принудительным общественным работам».

Но самогоноварение, как и распространившуюся за десять лет наркоманию, победить не удалось. Пьянство не уменьшалось, доходы государства не увеличивались.

Удар по самогонщикам (но не по пьянству) был нанесён в 1924 году, когда в продажу поступила государственная «полуводка» - «Русская горькая» крепостью 20 градусов. За год до этого, с лета 1933 года, в руководстве СССР развернулась дискуссия – о том, как быть? Одни члены Политбюро считали, что необходимо легализовать продажу водки и получать с этого доход. Наиболее влиятельным сторонником этих мер был Иосиф Сталин.

Противоположной точки зрения придерживался Лев Троцкий, опубликовавший 12 июля 1923 года в газете «Правда» статью под интригующим названием «Водка, церковь и кинематограф». Начинается она так: «Два больших факта наложили новую печать на рабочий быт: восьмичасовой рабочий день и прекращение торговли водкой. Ликвидация водочной монополии, будучи вызвана войной, предшествовала революции. Война требовала таких неисчислимых средств, что царизм мог отказаться от питейного дохода, как от безделицы: миллиардом больше, миллиардом меньше, - разница невелика. Революция унаследовала ликвидацию водочной монополии, как факт, и усыновила этот факт, но уже по соображениям глубокого принципиального характера. Только с завоевания власти рабочим классом, который становится сознательным строителем нового хозяйства, государственная борьба с алкоголизмом - культурно-просветительная и запретительная - получает все свое историческое значение…»

Основная мысль этой немаленькой статьи выражена в нескольких строка: «Развить, укрепить, организовать, довести до конца антиалкогольный режим в стране возрождающегося труда - такова наша задача».

Троцкий неспроста поставил в один ряд водку, церковь (так сказать, опиум для народа) и кинематограф. Упор он предложил сделать на кинематограф. «То, что мы до сих пор, т.-е. за эти почти шесть лет, не овладели кинематографом, - писал Троцкий, - показывает, до какой степени мы косолапы, некультурны, чтобы не сказать: прямо-таки тупоумны. Это орудие, которое само просится в руки: лучший инструмент пропаганды - технической, культурной, производственной, антиалкогольной, санитарной, политической…»

Вскоре большевики наверстают упущенное. Кинематограф превратится в одно из главных орудий большевистской пропаганды.

Идея Троцкого была такова: «Царское правительство создало в несколько лет разветвленную сеть государственных кабаков. На этом деле оно получало до миллиарда золотых рублей дохода в год. Почему же рабочее государство не может создать сеть государственных кинематографов, всё более и более внедряя этот аппарат развлечения и воспитания в народную жизнь, противопоставляя его алкоголю и превращая его в то же время в доходную статью?... Кинематограф - великий конкурент не только кабака, но и церкви».

А вот выдержки из выступления Сталина на XIV съезд ВКП(б): «Два слова об одном из источников резерва - о водке. Есть люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках. Это - грубейшая ошибка, товарищи. Ежели у нас нет займов, ежели мы бедны капиталами и если, кроме того, мы не можем пойти в кабалу к западноевропейским капиталистам, не можем принять тех кабальных условий, которые они нам предлагают и которые мы отвергли,- то остаётся одно: искать источников в других областях. Это всё-таки лучше, чем закабаление. Тут надо выбирать между кабалой и водкой, и люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках, жестоко ошибаются».
Впрочем, Троцкий тоже социализм строил не белых перчатках. Сталин и Троцкий друг друга стоили.

Выбор между кабалой и водкой был сделан – в пользу водки, которая, правда, для многих стала новой кабалой.

«Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки»

В годы НЭПа полуводкой дело уже не ограничивалось. Спиртное продавалось и рекламировалось повсюду («Красная Бавария» - все для пролетария» и т.п.). Членам партии и членам профсоюза действительно делали скидку.

20 марта 1927 года в письме некоему Шинкевичу Сталин разъяснил свою позицию: «Вы ссылаетесь на слова Ленина (см. XXVI и XXVII тома) против водки. Слова Ленина, конечно, известны Центральному Комитету. Если ЦК партии, тем не менее, согласился на введение водки, то это потому, что он имел на то согласие Ленина, данное в 1922 году. Ленин не считал исключённым, что мы сможем при известных жертвах с нашей стороны урегулировать свои расчеты по долгам с буржуазными государствами и получить крупный заем или крупные долгосрочные кредиты… ...если нам ради победы пролетариата и крестьянства предстоит чуточку выпачкаться в грязи - мы пойдём и на это крайнее средство ради интересов нашего дела…».

Пришлось не только «чуточку выпачкаться в грязи», а заодно и в крови, но и искупаться в водке. Руководитель «Союза марксистов-ленинцев» Мартемьян Рютин, расстрелянный в 1937 году (в 1927-30 годах он был кандидатом в члены ЦК ВКП(б)) даже сочинил специальный документ, в котором говорилось о необходимости «уничтожения позорного сталинского пьяного бюджета и спаивания рабочих и трудящихся масс».

К тому времени и на официальном уровне уже задумались о том, что пьяниц в СССР развелось что-то слишком много. Комсомольцы объявили даже «Всесоюзный культпоход» против пьянства, ссылаясь на то, что «пьяный бюджет» - это мера временная, и она себя исчерпала. В феврале 1928 года в Колонном зале Дома союзов состоялось учредительное собрание «Российского общества по борьбе с алкоголизмом» (ОБСА) с участием Семёна Будённого, Емельяна Ярославского, Демьяна Бедного…

После 1928 года в Пскове и многих других городах появились «культурные чайные», где вместо выпивки предлагались шахматы, прослушивание граммофона и радио, стали выпускаться агитационные антиалкогольные плакаты. Такие плакаты иногда совмещались с антирелигиозными, и тогда пьяницами выглядели даже апостолы во главе с самим Иисусом Христом. В газете «Правда» опубликовали «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна» авторства Демьяна Бедного: «Иисус со всей апостольской братвой, // Прельстившись обильной жратвой, // Возлегли в блестящей мытарской обители, // Так как, по свидетельству евангелиста Луки, - // И поесть они были большие любители, / / И выпить не дураки…». На эту же библейско-алкогольную тему Демьян Бедный написал и издал поэму «Долбанём!». Но это не сильно помогало, как и антиалкогольные фильмы «Танька-трактирщица», «Косая линия» и т.п. (сбылась мечта к тому времени высланного из СССР Троцкого).

В итоге Сталин 1 марта 1930 года написал письмо председателю Совнаркома Молотову: «Вячеслав!.. нынешний мирный состав нашей армии с 640 тысяч придется довести до 700 тысяч… Но для “реформы” потребуются немаленькие суммы денег (большее количество “выстрелов”, большее количество техники, дополнительное количество командного состава, дополнительные расходы на вещевое и продовольственное снабжение). Откуда взять деньги? Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьёзной обороны страны. Стало быть, надо учесть это дело сейчас же, отложив соответствующее сырьё для производства водки, и формально закрепить его в госбюджете 30–31 года. Имей в виду, что серьёзное развитие гражданской авиации тоже потребует уйму денег, для чего опять же придётся апеллировать к водке».

В России и СССР очень часто «апеллировали к водке». «Пьяный бюджет» - слишком большое искушение, чтобы было легко от него отказаться.

Выбор между кабалой и водкой был сделан в пользу кабалы и водки.