Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Общество | Society
Алексей СЕМЁНОВ 29 мая 2019, 22:00
Не все эпиграфы, подписанные фамилией «Княжнин», принадлежат «переимчивому» Якову Княжнину. Но эпиграф про гвардии капитана действительно из пьесы «Хвастун» капитана Княжнина.
К четвёртой главе «Капитанской дочки» Пушкин подобрал строки из комедии Княжнина «Чудаки»: «– Ин изволь, и стань же в позитуру. Посмотришь, проколю как я твою фигуру!» Но вот к XIII главе «Арест» Пушкин поставил подпись «Княжнин» под эпиграфом, который придумал сам: «Не гневайтесь, сударь: по долгу моему // Я должен сей же час отправить вас в тюрьму. // – Извольте, я готов; но я в такой надежде, // Что дело объяснить дозволите мне прежде…» То ли спародировал Княжнина, то ли отдал должное.
Но всё это обычно не заставляет нас бежать и читать Княжнина - одного из самых популярных русских драматургов XVIII века. Даже его запрещённую пьесу «Вадим Новгородский».
Если Вадим был Новгородский, то автор пьесы Княжнин - псковский. Яков Княжнин родился в Пскове в 1740 году в семье Бориса Княжнина - обычно его называют псковским вице-губернатором, реже - «товарищем псковского воеводы» (иногда пишут «новгородский вице-губернатор»). Разночтения встречаются и при написании года рождения Якова Княжнина. Бывает, пишут, что он родился в Пскове в 1742-м, а то и в 1744 году. Домашнее воспитание Якова Княжнина длилось до 16 лет, а затем его отправили в гимназию при Академии наук.
Если же вернуться к выдуманному в подражание Княжнину эпиграфу Пушкина: «Я должен сей же час отправить вас в тюрьму», - то что-то похожее выслушал в свой адрес и сам Княжнин, которого мало того что при Екатерине II отправили в тюрьму, так ещё и к смертной казни приговорили. Приговор вынесли 16 февраля 1773 года: «Учинить Княжнину смертную казнь - повесить, а недвижимое его имение отписать на её императорское величество».
Яков Княжнин.
Не до конца понятно, за что именно решили повесить к тому времени уже известного драматурга Якова Княжнина, женатого на старшей дочери драматурга Александра Сумарокова. Не за пьесы же, не за спектакли, которые императрица к тому времени уже успела посмотреть? За растрату казённых денег?
Приговор был слишком суров. В то время за участие в пугачёвском бунте не всегда казнили. А драматург, закованный в ножные кандалы, обвинялся в том, что во время ревизии выявили: генеральский адъютант капитан Княжнин незаконно использовал 5 773 руб. 54 копеек, позднее часть денег возвратив, но всё равно остался должен казне около 3 000 рублей. Недостающую сумму вызвался заплатить поручитель Княжнина поручик Кавалергардского полка Шиловский. Поручительство не помогло. Военная коллегия оказалась безжалостна. Возможно, это была часть придворной интриги. Одна группировка сводила счёты с другой.
Однако Княжнина не казнили, а всего лишь разжаловали и уволили со службы. За него слово замолвил президент Российской академии наук Кирилл Разумовский - тот самый близкий друг и воспитанник скандального уроженца Пскова Григория Теплова.
Через четыре года императрица смилостивилась и вернула Княжнину капитанский чин.
Княжнина обвиняли не только в краже денег. Вдумчивым читателям бросалось в глаза, что его пьесы сюжетно повторяют Вольтера, Корнеля, Расина и прочих иностранных знаменитостей. В комедии баснописца Ивана Крылова «Проказники» (написана в 1788 году, а опубликована в 1793) действуют герои с говорящими именами: Рифмокрад, Таратора, Прията, Азбукин, Ланцетин… Рифмокрад - это и есть Княжнин, а Таратора - его жена Екатерина Княжнина, дочь Сумарокова, русская поэтесса. Так принято считать, ссылаясь на высказывания современников («АЗБУКИН. Хорошо, брат, думай, только думай своею головой, а то говорят, что ты всё чужими думаешь... РИФМОКРАД. Вам, сударь, конечно, завистники обнесли меня; но, чтобы доказать, что я сам могу вздумать что-нибудь достойное примечания... ТАРАТОРА. А что там ты вздумал, душа моя? РИФМОКРАД. О, преславное дело! Но мне надобно ещё посекретничать, чтобы кто другой не перехватил…»).
Слухов об этой неопубликованной ещё комедии по Петербургу ходило много. Дошли они и до Якова Княжнина. Иван Крылов предпочёл объясниться письменно, написав «милостивому государю Якову Борисовичу» то ли в конце 1788, то ли в начале 1789 года письмо. В нём он пишет, что новая пьеса «… состоит из главных четырёх действующих лиц: мужа, жены, дочери и её любовника. В муже вывожу я заражённого собою парнасского шалуна, который, выкрадывая лоскутия из французских и из италианских авторов, выдаёт за свои сочинения и который своими колкими и двоесмысленными учтивостями восхищает дураков и обижает честных людей. Признаюсь, что сей характер учтивого гордеца и бездельника, не предвидя вашего гнева, старался я рисовать столько, сколько дозволяло мне слабое моё перо; и если вы за то сердитесь, то я с христианским чистосердечием прошу у вас прощенья. В жене показываю развращённую кокетку, украшающую голову мужа своего известным вам головным убором, которая, восхищаяся моральными достоинствами своего супруга, не пренебрегает и физических дарований в прочих мужчинах…»
Учитывая то, что Княжнин и сам за свою жизнь написал немало комедий, Крылов удивлялся, почему Княжнин так рассердился («удивляюсь, государь мой, что с достоинствами, какие в вас, говорят, есть, вы боитесь комедии, и не знаю, что из того заключить. Вам известно, я думаю, что предмет комедии есть осмеивать пороки, а не достоинства, и для того одни порочные должны её страшиться и ненавидеть, а вы на меня сердитесь!»)
Но кто же не обидится, если о тебе и твоей жене будут писать такое? Парнасский шалун, бездельник, учтивый гордец, развращённая кокетка… Впрочем, в пьесе Крылова не было сказано, кого подразумевал известный русский баснописец, который и сам был любитель позаимствовать у зарубежных авторов сюжеты для своих басен. А сам Иван Крылов настаивал, что под Рифмокрадом и Тараторой имел в виду не супругов Княжниных.
«Яков Борисович мог легко ошибиться, - объяснял недоразумение Крылов в письме одному из смотрителей петербургских театров Петру Соймонову, - и почёл по справедливости должностию вступиться за свою честь, которой однако же я не прикасался…»
Княжнин высмеивал, и Княжнина высмеивали. Пьесы его, если их допускала цензура, шли на сцене с большим успехом. Это было, в том числе, и потому, что язык его пьес был современнее языка некоторых других драматургов того времени. В конце концов, ведь пользовались же успехом в СССР зарубежные песни, один в один перепетые советскими исполнителями на русском языке.
Но отдельные пьесы Княжнина воспринимались как вольнодумные - особенно под впечатлением от французских событий.
У Екатерины II была пьеса «Из жизни Рюрика» (подражание Шекспиру), сочинённая императрицей в 1786 году. Пьеса была «идейно выдержанная» («Подданные лишились государя, приближённые его - друга, сирые - попечителя, дети - отца, одним словом: князь Гостомысл отыде в вечность...»). Это была «правильная» пьеса о Рюрике. Вадим там тоже бунтует против Рюрика, проигрывает ему, но Рюрик его прощает. И тогда Вадим становится на колени и клянётся ему в верности.
У Екатерины сказано: «ВАДИМ (становясь на колени). О, государь, ты к победам рождён, ты милосердием врагов всех победишь, ты дерзость ею же обуздаешь... Я верный твой подданный вечно». На что Рюрик у императрицы деловито отвечает: «Поедем теперь в Новгород, а потом объеду я западные свои границы». Так заканчивается пьеса.
Яков Княжнин (справа - литография 60-х годов)
И вдруг спустя два с половиной года Княжнин осмеливается написать о том же событии свою пьесу. Не переписать своими словами, как поступал с пьесами Расина и других, а именно написать своё. Рюрик у Княжнина именуется Руриком. Это бы Екатерина, конечно, вытерпела. Но антимонархические выпады?! («ВАДИМ (в сторону): Я боле не могу сносить толь гнусна вида!.. Внемли ты, Рурик, мне, народ и ты. РАМИДА (к Рурику): Я вижу, власть твоя угодна небесам. Иное чувство ты гражданей дал сердцам. Все пало пред тобой: мир любит пресмыкаться. Но миром таковым могу ли я прельщаться? (К народу.) Ты хочешь рабствовать, под скипетром попран! Нет боле у меня отечества, граждан!»)
И это не самые острые слова пьесы. Монолог Пренеста запрещали печатать даже тогда, когда пьесу всё-таки разрешили («ПРЕНЕСТ:…Кто не был из царей в порфире развращён? // Самодержавие, повсюду бед содетель. // Вредит и самую чистейшу добродетель // И, невозбранные пути открыв страстям, // Даёт свободу быть тиранами царям, // Воззрите на владык вы всяких царств и веков, // Их власть - есть власть богов, а слабость - человеков!»)
Пьесу по недосмотру цензуры всё-таки напечатали вскоре после смерти Княжнина - в 1793 году (он умер, предположительно, от простуды в 1791 году). Но племянник Григория Потёмкина генерал-прокурор Александр Самойлов быстро опомнился. Началось следствие.
Поэт-дилетант и издатель Николай Струйский (дед поэта Александра Полежаева) тоже выискивал крамолу в произведениях современников и «выводил авторов на чистую воду». Иногда даже в стихотворной форме. После того, как к нему попала пьеса «Вадим Новгородский», помещик с репутацией крепостника-самодура Струйский, написал: «Единовластие монарха обносящий, // Бесчестно бредящий волнуя дух и нрав: // Исчезни, говорит, сей пагубный устав, // Который заключён в одной монаршей воле! // …Творец себя явить хотел Аристофаном // И выю воздымя, казать себя титаном. // Но не Афины здесь! Здесь Русская страна, // Во власть от бога здесь монархам отдана…»
После того как Струйский в 1796 году скончался, Гавриил Державин сочинил язвительную эпиграмму-эпитафию, заканчивавшуюся словами: «По имени струя, // А по стихам - болото». В таком болоте тогда пребывала почти вся русская литература – с двумя цензорами на одного литератора (если не считать внутренних цензоров).
А пьеса «Вадим Новгородский» подверглась рассмотрению на трёх заседаниях Сената (7, 14 и 24 декабря 1793 года). Было предписано её сжечь. Обнаруженные экземпляры сжигались возле Александро-Невской лавры - на Александровской площади по именному указу Екатерины, подписанному 24 декабря 1793 года.
Имя «Вадим» стало нарицательным. О Вадиме писал Пушкин: «Свод неба мраком обложился; // В волнах варяжских лунный луч…» О Вадиме писал Лермонтов: «Всё будет славиться Вадим; // И грозным именем твоим // Народы устрашат князей // Как тенью вольности своей…» «Вадима» Княжнина образованные люди в России хорошо знали, но только по рукописным спискам. С купюрами, без упоминания самодержавия, пьесу Княжнина в России напечатали в 1871 году, а с упоминанием самодержавия - только в 1901 году. Но и тогда в тексте имелись неточности.
Существует и другая версия смерти Якова Княжнина. Не от простуды он умер, а по другой причине.
В написанном в 1981 году киносценарии Владимира Карева говорится о том, что Княжнин не просто простудился и умер, а, попав в немилость из-за «Вадима Новгородского», фактически погиб. Был предан экзекуции за республиканское вольнодумство и вскоре умер. Вот отрывок:
« - Но за эту трагедию,- произнёс директор,- Вы новой табакерки не получите.
Княжнин закрыл табакерку и опустил её в карман.
- Зачем мне вторая, у меня уже есть одна.
- Но если за трагедию «Тит» Вы её получили, то за трагедию «Вадим Новгородский» Вы её лишитесь!..
- Да зачем она мне, я уже табак понюхал.
- Ах, Яков Борисыч,- сокрушился директор,- кабы нам не пришлось понюхать чего другого…»
Предполагалось, что главную роль Княжнина в трёхсерийном фильме «Катарсис» будет играть артист МХАТа Виктор Сергачёв.
Однако фильм не сняли, а сценарий журнал «Альманах киносценариев» опубликовал только в 1988 году.
Окончание второй серии фильма о Княжнине перекликалось с «Заметками по русской истории XVIII века», в которых Пушкин написал: «Княжнин умер под розгами». Якобы такой приказ отдал начальник Тайной экспедиции при Сенате Степан Шешковский (кнутобойных дел мастер).
В сценарии Владимира Карева написано, что унизительнейшая экзекуция произошла во время новогодних праздников (потрясённый Княжнин умер через две недели). «В центре камеры пыток стояли новогодняя ёлка с игрушками и праздничный стол, на коем среди яств горели медовые свечи… дыба была приспособлена в качели. И модно одетый негр в розовых очках качал пикантную брюнетку, от чего та заразительно смеялась. Шешковский, две томные девицы, негр и Княжнин восседали за праздничным столом…»
Конечно же, автор фантазировал. Но нравы при дворе Екатерины II были действительно специфические. И не такое случалось.
Кинематографическая сцена была выстроена так: «Стоящий за каждым слуга наполнил хрустальный бокал своего господина шампанским. И господа их подняли. В этот момент в кресле Княжнина что-то щёлкнуло, и его обхватило металлическими клешнями. С потолка спустился канат с крючком, и слуга ловко подцепил его к креслу драматурга. Под полом открылся люк, и Княжнин в кресле стал опускаться в подземелье».
Вполне сказочный эпизод.
По версии сценариста, «он опустился так, что голова и руки с бокалом были наверху, а нижняя часть тела – внизу. В подземелье подручные палача сняли с кресла сидение вместе с ножками, и драматург закачался лишь в захватах из спинки. Подручные расстегнули панталоны драматурга
и их приспустили, а следом за ними и нижнее бельё…»
Субъект к издевательствам был полностью готов. Сопротивляться возможности не было. Оставалось только сохранять невозмутимость.
В кино всё должно быть эффектно. Пока именитого драматурга секли розгами, он из последних сил сдерживался («Княжнин держал хрустальный бокал с шампанским, закусив губу, и старался не расплескать ни капли...»)
Это окончание второй серии. Но подразумевалась и третья, в которой, уже после скоропостижной смерти Княжнина, молоденький кадет произносит:
«В нашем саду изволит гулять Шешковский!
- Где? С кем?
- Господа, от побоев его скончался наш учитель словесности Княжнин, неужели мы не отплатим губителю тем же?..»
Карев включил в сценарий фильма о Княжнине этот эпизод потому, что он есть в воспоминаниях ученика Княжнина Селиванова. Селиванов написал, что кадеты, узнав, что «домашний палач Екатерины» Степан Шешковский появился поблизости в аллее сада, выскочили наружу с хлыстами в руках. Будто бы они «сговорились отомстить, сговорились высечь Шешковского», а когда тот поспешно вышел из ворот, «выхватили хлысты и, махая в воздухе, кричали ему вдогонку: „Счастлив твой Бог, что ушёл."»
Этой же версии придерживался историк, архивист и издатель Николай Бантыш-Каменский, уверявший, что Княжнина доставили на жестокий допрос к Шешковскому, который незадолго до этого познакомился «Вадим Новгородским» в рукописи.
Чем больше проходило времени, тем больше слух обрастал подробностями.
Подлинный текст «Вадима Новгородского», словно в насмешку, впервые был издан в СССР в 1937 году, когда в стране фактически снова утвердилось самодержавие.
.jpg)
