Вперед, в провинцию!

Елена ЯКОВЛЕВА

Суждения о том, что в России «две России», стали общим местом. Различаются только представления об их границах. Кто-то считает, что она проходит между деревнями с поселками и большими городами, а кто-то - что между Москвой и всей остальной страной. По одну сторону границы капиталы, офисы, казино, театры, по другую - задержки зарплаты и отключения электроэнергии.

Миграция из «второй», отсталой, в «первую», продвинутую Россию - тоже давнее дело. А возможно ли движение вспять? Не как поток чудаков, а как социально-авангардный процесс? Не как подвиг, а как прагматизм?

Это не басня про лису и виноград

«Я закончила местный и столичный вузы, оба с отличием. И тем и другим образованием горжусь, хотя местным образованием меня постоянно чуть ли не попрекают. Вот от этого я в свое время и бежала... в Москву. Там продолжила образование в одном из ведущих вузов Европы и получила диплом магистра. Параллельно работала в иностранной инвестиционной компании. И... вернулась в Псков. Думаю, что поступила правильно, несмотря ни на что». (Из письма Марии Смирновой в газету «Псковская Губерния»).

Лопухи в зеркале и щука возле Кремля

У Машиного офиса чистенький вид и зеркальные двери, в которых, будь они чуть пониже, отразились бы три иномарки, дровяные сараи, лопухи, рябина и вывеска кафе, которое постоянно не работает. Весь Псков такой, социально-лоскутный - то бандитская бильярдная, то европейское кафе, то новорусский антураж, то огороды с огурцами и редиской. На реке Великой со стрекозиной пластикой снуют байдарки, а над монастырем ХII века летают диковинные парапланы - управляемые парашюты.

Мы сидим на берегу этой Великой реки в летнем кафе под синими зонтиками, едим популярное здесь мороженое «Белые ночи», и Маша сдержанно кается передо мною за неправедное поведение с московским шефом: она ушла с работы резко, не предупредив его заранее, это нарушение деловой этики. Деловая этика, как я начинаю догадываться, - Машина религия.

Она уехала в Москву после свадебного путешествия. Поцеловала мужа и села в поезд. Ее зачислили в Московскую высшую школу социальных и экономических наук, знаменитую школу Теодора Шанина, дающую манчестерский диплом. Они с мужем - университет-ская пара, образование для них, можно сказать, вторая религия, после деловой этики. Когда у нее на руках был манчестерский диплом и работа в столице в одной из частных западных компаний, к ней приехал муж с приглашениями на собеседование в Центробанк и «Русал», куда он предварительно посылал резюме. Прошел их оба. Москва лежала на ладони судьбы, как карманное зеркальце.

И тут звонок из Пскова: мужа позвали на интересную должность в «Псковэнерго».

- Он был бы тысячным клерком в ЦБ или 115-м специалистом по логистике в «Русале», ничего бы от него не зависело, а тут реформа энергетики в твоих руках.

И они собрали вещи.

В псковских офисах, куда Маша сдавала свое резюме, растерянно перебирали бумаги: «Мы вам не можем предложить даже близкий к московскому оклад». В конце концов, вслед за мужем ее взяли в тот же «Псковэнерго» юристом. Она потеряла в зарплате, но выиграла в покупательной способности - жить в Пскове дешевле, чем в Москве.

А город в лице всех знакомых стал мучить ее вопросами: что случилось, почему ты вернулась, ведь жила и работала в самой Москве?

Когда она уезжала, это была не просто поездка на учебу: она рвалась в город успеха, город, где живут авторы любимых учебников, город-старт всякой яркой судьбы.

Она, конечно, бежала из Пскова, тогда казалось серого, мелочного, мещанского, сплетенного, жестокого.

А больше года спустя, как когда-то из Пскова, она бежала из Москвы: от трудового дня за полночь, от общей приветливости и общего безразличия, от невозможности поехать к больной подруге и отвезти ей лекарства и пряники, потому что чувства не укладываются в московские время и расстояние.

Москва переменила ей фокус зрения на Псков. Она вдруг поняла, какое это удовольствие в обеденный перерыв выйти искупаться на Великой, такой чистой, что мужик в ночь их университетского выпускного бала прямо напротив Кремля щуку поймал. Вспомнила, что три ее иностранных приятеля, приехавших в город с мироощущением социальных экскурсантов, отправляющихся в бомжатник (один привез с собой два чемодана туалетной бумаги, уверенный, что Россия - это сплошной ее дефицит), потом почему-то вдруг стали рьяно искать возможности остаться здесь жить.

Но всю эту перемену чувств и зрения легко принять за иллюс-трацию старой пословицы «Хорошо там, где нас нет», старой поговорки про первого парня на деревне или старой басни про лису и виноград. Если бы не Машин образ, опыт и стиль.

Алгоритмы Вольного университета

Первое впечатление: девочка-часы. Деловая. Сдержанная. Уточняется цель - посидеть в кафе, намечается маршрут ходьбы и беседы: вот крепостная стена ХVI века, вот Покровская башня, любимая, вот мое кредо, вот мой опыт, мое видение перспектив города. Разворачиваются аргументы, обосновываются позиции. Ни одной несоразмерной с обстоятельствами или смыслом эмоции, которая бы заставила увлечься, сбиться, наговорить лишнего. Ни разу не запуталась в логике и не обнаружила противоречий собственного настроения.

И даже моментом самой большой откровенности мне показались не воспоминания о щуке возле Кремля, а вот этот пассаж о премудростях дела.

- Мы изобретаем алгоритм для решения задачи, интересно его наладить, отработать и запустить. Но дальше остается постоянно повторять одно и то же. Я же такой человек, я все время ищу новый алгоритм в работе и в жизни. Новую задачу.

Похоже или на хорошо заученный кусок еще не забытых университетских лекций и деловых игр, или на «птичий язык» зеленых менеджеров (только последние описывают так станки и процессы, а Маша - собственную жизнь).

- Поколение, - говорил как-то Теодор Шанин, ректор Москов-ской школы, которую закончила Маша, - это культурная единица.

Маша - из нового поколения.

Я бы отнесла Машу к отдельному случаю, если бы не ее постоянные ссылки на университет. Негосударственный Псковский Вольный университет по своему влиянию на формирование молодой деловой элиты города - что-то вроде Царскосельского лицея.

Это был придуманный частными лицами платный вуз (по москов-ским меркам - недорогой: до 50 долларов в месяц). Первые выпускники ревниво говорят, что сейчас он испортился: студенты в библиотеку входят в пальто, а на замечания нахально отвечают – «за все заплачено». Но вначале, созданный налегке по простому принципу «зовем к себе читать лекции лучших теоретиков и практиков» (из Петербурга приезжали преподаватели на одну лекцию!), он вылепил два-три выпуска молодых людей, которые, похоже, не пережили вечного биографического катаклизма: «Суха теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет». Их теория зеленела с самого начала. Их учили: прежде всего надо быть активным, проявлять себя, рассылать резюме, рисковать - это сработает. В университет то и дело звонили из разных бизнесов и организаций, звали студентов в самые серьезные практики. В результате после университета почти все добились хорошего и неблатного трудоустройства.

Приключившееся далее с университетом в псковском общественном мнении напоминает феномен красивой женщины - злоба, шики, недовольства. Ректор педагогического поклялся, что добьется призыва в армию студентов Вольного. Местный националист Гоша Ариец - что разберется с «еврейским университетом». (Вот не знаю, разобрался ли он в том, как абсолютно русскому будущему Машиному мужу Валентину, воспитанному в райцентре одной матерью, «еврейский университет» нашел гранты на учебу).

И вот так вышло: в том, что Маша больше всего в жизни любит, ей приходится больше всего оправдываться.

Она, впрочем, не сентиментальна: «На самом деле скопище сплошных яркостей и талантов - это психологически не самая легкая среда. Ты обязательно должен найти что-то свое и проявиться».

- И как проявилась ты?

- Я стала писать в университетский поэтический альманах.

- Ты пишешь стихи?

- Приходите к нам вечером, покажу.

Образ фейерверка

У меня была мысль написать бухгалтерский очерк-сравнение: быта, комфорта московского и псковского, расчетов, планов. Но жизнь Маши и Валентина, конечно, подлежащая расчетам, по быту выглядит так. Квартира - от Машиных родителей, пока почти пустая - с одним паласом, одной кроватью. Кухня - самое обжитое пространство, чистое, прибранное, но ждущее ремонта. Дух и обстановка постстуденчества, младосемейности. Единственный шедевр укорененной домашности - плов, который Маша, родившаяся в Алма-Ате, умеет готовить.

Валентин весь вечер в галстуке. И в такой настойчивой серьезности, что кажется похожим на героя фильма «Частная жизнь», который не может после неожиданного увольнения с очень высокой должности переключиться на жизнь обычную, требующую другого измерения, другой эмоциональности. Только персидская кошка вызывает в нем чувство юмора. И очень-очень долгий разговор - ровное потепление чувств.

- Я был серьезно настроен на то, чтобы жить в Москве. Когда начал выбирать между столицей и Псковом, руководствовался вот чем: работа в новом деле интереснее, чем в настроенном. А самый важный критерий - масштаб работы и планка ответственности.

Казначейство в «Псковэнерго» было делом абсолютно новым, масштаб о-го-го какой, ответственность еще больше.

Но в своей пока невероятно быстрой карьере Валентин хочет уберечься от пути «влиятельного человека», «собирательного Черномырдина», которому всегда есть что терять (власть, влияние), но стать техническим менеджером, «собирательным Кириенко», который богат прежде всего собственной решимостью и собственными знаниями. По убеждению Валентина, Москва пока место торжества влияний, а Псков дает больше шансов просто знающему и опытному человеку.

Ну и в унисон с Машей: в Москве больше цинизма, в провинции больше души. В Москве в любой момент уничтожат рабочее место из-за прагматических соображений, а в Пскове скорее создадут под интересного человека.

Впрочем, они не отказываются от Москвы. Москва пока была в их жизни с самой лучшей и нужной своей стороны - как место первых испытаний. Может быть, еще наступит другая Москва, куда они въедут на белом коне, а не окажутся впившимися в случайную удачу котятами.

Но более всего в перспективности и естественности их выбора меня убедило то, как они отпраздновали свое возвращение.

Их друзья в Пскове Павел и Ольга, работающие хореографами в школе и зарабатывающие полудизайнерским ремонтом квартир, а также Машина однокурсница по Московской школе Света Горбань сказали: все, хватит скучать на тему «город не тот», проводим в Пскове международный фестиваль танца модерн.

Каким-то чудом на полугранты, полумеценатство они этот фестиваль в городе провели (приезжал даже американский театр на свои деньги). У друзей нимбы над головой засияли: на осень запланировали новый.

- Разве это было бы возможно в Москве, где все занято, схвачено, пропиарено? А что не пропиарено, того не слышно. Для нас Москва - город влияний, а Псков - город инициатив.

Попробуй с этим поспорь.

- Мой самый любимый образ, - сказала мне Маша на прощание, - образ фейерверка: он взлетает и никогда не падает вниз.

А стихи почитать забыла. Наутро мы встретились, чтобы сфотографироваться. Ответственная и деловитая Маша передала мне выведенные с компьютера стихи.

В них было все, как и положено в девичьих стихах: ахматовская челка, янтарная заколка, примерно одинаковая модальность горя и счастья, «вкус апрельских поцелуев, запах солнечного ветра, свечи в трепетных ладонях распустившихся каштанов». Так что Штольц отдыхает.

(Публикуется с сокращениями).

Фото: Игорь Соловьев