Что-то новое в воздухе

Бывают события, влияние которых проявляется не сразу, но зато становится длительным и неуклонным. Приговор, вынесенный больше месяца назад, не столько обсуждается, сколько, еще не вступив в законную силу относительно подсудимых, начинает действовать на российское общество. Он будто вспарывает казавшуюся гладкой поверхность. И в это стоит вглядываться.

...В день приговора мы уходили от здания суда ровно в 3 часа, а люди на той стороне улицы продолжали безмолвно стоять, придерживая свои одинакового размера, одинаковым шрифтом отпечатанные плакаты, и подполковник нехотя ответил на мой вопрос - «У них до шести».

Уходя, мы говорили с молодым музыкантом Дмитрием Б.

- Я девять лет стажировался в Германии; это я выгляжу молодо (увидев некоторое недоумение на моем лице), а мне уже 29. И вот теперь смотрю - какая Россия...

- Ну и как?

- Интересно!

- Собираетесь здесь жить?

- Конечно! Только что-то надо со всем этим делать. Нехорошо!

Расходясь, все перекидывались одними и теми же примерно словами:

- Неохота расставаться! Надо как-то продолжить все это!

Что именно? Было не совсем еще ясно - что. Но все чувствовали - мы присутствовали и как-то участвовали в возрождении некоего единения вменяемых людей.

Не так велик их процент среди российских жителей. Ни в какой сельской местности сегодня (как и тридцать, сорок лет назад) не повторить уже слов некрасовского крестьянина:

- У нас на с’емью пьющую - непьющая семья!

Советские десятилетия не прошли даром - отбивали от трудов, приучали к зелью. А из тех, кто не приучился, за последние годы трезво мыслящих тоже сильно убыло: достаточно, увы, послушать последние хотя бы речи Г. Явлинского - будто решил человек поджигать свечу с обоих концов, а там будь что будет. Для политика - подходящая политика.

И все-таки: не забудем, что в нашей стране даже 1% - это миллион с лишком. А активная часть нации и нигде не бывает слишком большой. Это те люди, которые мыслят и чувствуют себя - не каждый божий день, а в важные, особые часы - соотечественниками. Весь вопрос сейчас в том, способны ли мы еще закрепить это состояние?

Пока, во всяком случае, потянулась тонкая невидимая нить от этих дней стояния у суда.

12 июня - организаторы подали заявку на 250 человек, а пришло к Соловецкому камню не меньше полутора-двух тысяч. Не менее важно - оказалось, что уже рассчитывали друг на друга.

Я пришла к самому концу - с трудом могла выбрать и это время. И подошел незнакомый человек - подписать одну из моих книг для своего сына. «Ух, как хорошо, что я книгу захватил! Я так и думал, что вас здесь увижу!»

Я, честно говоря, и сама-то не очень думала - а вот оказалось, что все сошлось. И женщина, с которой познакомилась у суда, принесла мои фотографии - тоже надеялась вручить.

И еще раз встретились - с незнакомыми, уже улыбающимися друг другу людьми - 26 июня, в день рождения Ходорковского. Мне написали: «Приходите, мы будем у памятника Маяковскому читать стихи». Интересной показалась сама мысль - такое возрождение уж очень давней традиции. Читал там когда-то свои стихи и Галансков.

Поставили-то памятник в один год с памятником Дзержинскому. Все-таки радует, что судьба у монументов оказалась разная.

...Пришла я тоже к концу (но никак не 30 человек было там, как сообщили некоторые доброжелательные СМИ, - намного все-таки больше), прочитала из Ахматовой:

...А здесь, в глухом чаду пожара
Остаток юности губя,
Мы ни единого удара
Не отклонили от себя.

Потом из любимого моего стихотворения Набокова «Слава»:

...Увы,
эти триста листов
беллетристики праздной
разлетятся - но у настоящей листвы
есть куда упадать,
есть земля, есть Россия,
есть тропа вся в лиловой кленовой крови,
есть порог, где слоятся тузы золотые,
есть канавы - а бедные книги твои,
без земли, без тропы,
без канав, без порога,
опадут в пустоте, где ты вырастил ветвь...

..........................................

Кто в осеннем пальто,
кто, скажи-ка на милость,
в захолустии русском,
при лампе, в пальто
среди гильз папиросных,
каких-то опилок
и других озаренных
неясностей, кто
на столе развернет образец
твоей прозы,
зачитается ею под шум дождевой...

Вот именно тут как раз хлынул дождь, все накрылись зонтами. Накрыли и меня, и уже в каком-то особом вдруг создавшемся камерном уюте читала я не менее любимое и не менее, на мой взгляд, приличествующее случаю стихотворение Домбровского «Амнистия (Апокриф)»:

...Она ходит по кругу проклятому,
Вся надламываясь от тягот,
И без выбора каждому пятому
Ручку маленькую подает.
А под сводами черными, низкими,
Где земная кончается тварь,
Потрясает пудовыми списками
Ошарашенный секретарь.
И кричит он, трясясь от бессилия,
Поднимая ладони свои:
- Прочитайте вы, дева, фамилии,
Посмотрите хотя бы статьи!..

...И вспомнилось прочитанное недавно в «Известиях» воспоминание молодого человека из Чебоксар, как в январе прошлого года был он присяжным заседателем, и даже выбрали его старшиной; как «большинство присяжных были воспитаны на демократическом централизме, презумпции виновности и примате общественного над личным. И по этой причине им, как и большинству советских граждан, было свойственно особо не сомневаться в правоте родного, народного государства» - и в том, соответственно, что «дыма без огня не бывает». (Напомним к случаю, что Ахматова считала - нет гаже поговорки).

Вот и письмо «деятелей культуры, науки, представителей общественности», напечатанное в той же газете, - о том же. Все эти «не надо закрывать глаза на существующие недостатки», «волей-неволей», «...преследуют иные интересы, раз позволяют себе...» - уж очень, очень из языкового арсенала «родного, народного государства». Один приятель, известный вирусолог, говорит, что никак не может понять: чего они так боятся - те, кто это письмо организовали?

Весь смысл письма: сидят - значит сидят! И нечего!

Чебоксарский же старшина присяжных пишет, что после обвинительного вердикта (с перевесом в один голос) из зала суда ушел: «Лично мне было бы неприятно смотреть на то, как приговоренным с моим участием людям отмеряют долгие годы неволи. Даже если они действительно убийцы».

А «деятели культуры» беззастенчиво прилепляют, так сказать, с бочку «скандальное дело их коллеги Алексея Пичугина, обвиненного в организации заказных убийств»!

Но вот что, на мой взгляд, главное - на глазах меняется в обществе что-то очень существенное. Поэтому не ликовали, а стояли после приговора молча противники Ходорковского возле зала суда. Поэтому растет рейтинг осужденного. Поэтому письмецо Калягина, Говорухина, Розенбаума и других явно, просто явно не добавит им славы среди их поклонников.

Процесс закончен. И медленно, подспудно, но - «процесс пошел»?

В общественную жизнь возвращается из неведомого рефрижератора нечто очень важное из наших 90-х - когда мы сумели схватить и удержать двумя руками свой исторический шанс. Сейчас речь не о «политике», и одним словом тут не обойтись. Это - и возрождающаяся моральная интуиция (того и гляди вернутся выключенные из употребления слова «честь» и «бесчестье»), и здоровое гражданское чутье, и память о прорыве 91-го - об Августе, и отвращение к путинской модели будущего - того самого будущего, которое давно в прошедшем (есть у французов такая грамматическая категория).

Мариэтта ЧУДАКОВА,
Грани.ру.