Не верьте ему, Аня, не верьте!

Вадим Радун обманул худшие ожидания «непоклонников» своего таланта: поставил Чехова и ничего кроме Чехова

16 мая 2007 года в Псковском академическом драматическом театре имени А. С. Пушкина состоялась премьера спектакля «Вишневый сад». Самую известную (усилиями школьной программы) чеховскую пьесу поставил народный артист России, заслуженный деятель искусств Вадим Радун.

Яша (Виктор Степанян) и Дуняша (Ольга Ковылина). Фото: Александр Сидоренко

Премьеру ожидали нервно. И этот нерв в предвкушении новых работ господина Радуна привычен: по традиции псковская интеллигенция ждет от него не иначе, как какой-нибудь гадости. Хорошо, скажем мягче: эпатажа, «ячества», обнаженной натуры и «лобовых» обращений к современности.

После премьеры рискнем доложить: Вадим Радун за последние два сезона, как минимум, второй раз (после «Утиной охоты») обманул худшие ожидания тех, кто, казалось бы, слишком хорошо его знает. То есть всего Пскова. Зритель напряженно ждал: когда же начнется Радун, а на сцене всё шел и шел Чехов.

И «радуновские» вкрапления были вполне целомудренны: ну, подумаешь у Дуняши (Ольга Ковылина) поясница чуть не до пятой точки декольтирована! Так на эту манящую каплю плоти даже испорченный Яша (Виктор Степанян) в вихре вальса ладонь не возлагает! К тому же Дуняша – субретка субреткой, её образ был бы просто не полон без этого жизнелюбивого штриха.

Лопахин (Роман Сердюков). Фото: Александр Сидоренко

Или вот еще – эхо раннего периода творческой зрелости Вадима Иосифовича: сцена бала, так не ко времени устроенного Раневской (Нина Семенова) в день аукциона. Здесь господин режиссер позволил себе немного столь любимой им феерии: «шаманит» Фирс (народный артист России Юрий Новохижин), пляшет в медвежьей шкуре Петя Трофимов (Алексей Сухоручко), цаплей выступает та же Дуняша, оленем скачет Яша… Просто какой-то сон Татьяны Лариной. Но видеть во сне много чудищ – к несчастью. А «дом ваш продается», так что всё органично…

И вольно же было в ожидании спектакля предаваться язвительным рассуждениям: «Мудёр Вадим Иосифович! В конце учебного года – и такой подарок детворе. Она же просто валом в театр валит под чутким предводительством своих учителей словесности, в целях приобщения – хотя бы к тексту». На самом деле, «детский вал» стал самым серьезным испытанием для спектакля и для зрителя, не заинтересованного в пересказе Чехова. Но это не имеет отношения к содержанию премьеры.

Её содержанием стала всё-таки - «комедия, местами даже фарс», по настоянию самого Антона Павловича. Радун – не Станиславский, спорить с Чеховым не стал, и честно эту человеческую комедию, местами доходящую до сильного фарса, представил на суд зрителя. Зритель после первого действия облегченно выдохнул: «Сад вполне себе вишневый».

Гаев (народный артист России Владимир Свекольников) и Симеонов-Пищик (Эдуард Золотавин). Фото: Александр Сидоренко

И было в том саду видение (в начале пиесы): в клубах то ли предутреннего тумана, то ли паровозного пара чинно лобызаются на перроне Любовь Андреевна Раневская и брат её Леонид Андреевич Гаев (народный артист России Владимир Свекольников). И под грустную еврейскую песню (спокойно, у Чехова всё есть: «Это наш знаменитый еврейский оркестр. Помнишь, четыре скрипки, флейта и контрабас») медленно проступают очертания сада, как будто проросшего сквозь старый дом. Белая пена вишневого цвета или чистых занавесок в детской – вот место действия комедии (художник-постановщик Валерий Мелещенков). Места, в которое ненадолго возвращается Любовь Андреевна: милая, трогательная, чуточку нелепая, неприспособленная и растерянная. Плоть от плоти братца своего – изящного ничтожества Леонида Андреича, загримированного под Чехова («А похож на Циолковского», - ворчат пристрастные «эксперты»).

Раневская-Гаев по-разному, но презирают эту «пошлую жизнь», в которой надо думать о процентах по кредиту, но можно бесконечно занимать деньги у Лопахина (Роман Сердюков). Непосредственные и безнравственные, как дети, раздающие за неимением серебра золото: ах, лишь бы их оставили в покое, не заставили чувствовать боль дольше, чем они на то способны. Их ничему не научили: только писать, читать, а еще – много, красиво, но не понятно о чем и зачем говорить. И даже этими, легко давшимися, умениями они не могут украсить свою и тем более чужую жизнь. Как-то сразу постучится мысль: вот оно, зеркало русской интеллигенции. Ничего не изменилось, ничего…

Им (опять мелькает – нам) даже поклясться нечем. Но как замечательно торжественно клянется Леонид Андреич племянницам всем, что у него отсутствует: «Честью моей, чем хочешь, клянусь, имение не будет продано! Счастьем моим клянусь! Вот тебе моя рука, назови меня тогда дрянным, бесчестным человеком, если я допущу до аукциона! Всем существом моим клянусь!» И все, буквально все, даже прильнувшие к нему Аня (Ольга Фомина) и Варя (Анна Дамбинимын) знают, что аукцион неотвратимо состоится во втором действии.

Раневская (Нина Семенова). Фото: Александр Сидоренко

Как знают и то, что жившие или живущие под крышей обреченного дома, под сенью вишневого сада, не совместимы с реальной (отнюдь не ужасной – просто реальной) жизнью, в которой хоть что-нибудь надо делать. В которой мало не замечать, как другие пролили соус на скатерть, говорить прислуге «вы» или раздавать занятые деньги. Надо делать… «Какая чепуха»…

Поэтому здесь безнадежны даже молодые, хотя именно в них призывают видеть школьные толкователи чеховских комедий творцов новой и прекрасной жизни. О, Радун к ним беспощаден (и кто сказал, что милостив к ним был Чехов?). И, может, впервые так отчетливо понимаешь: Петя Трофимов вроде бы чужой в этом саду, но прекрасной чуши успевает нанести не меньше Гаева. «Верьте мне, Аня, верьте! Мне еще нет тридцати, я молод, я еще студент, но я уже столько вынес! Как зима, так я голоден, болен, встревожен, беден, как нищий, и – куда только судьба не гоняла меня, где я только не был! И все же душа моя всегда, во всякую минуту, и днем и ночью, была полна неизъяснимых предчувствий. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его»...

А зрителю хочется громким шепотом суфлировать: «Не верьте ему, Аня, не верьте! Не в «новую и прекрасную» жизнь зовет он вас, а на вечные поиски своих вечно же потерянных калош».

Фирс (народный артист России Юрий Новохижин). Фото: Александр Сидоренко

Радун слущил с вечного студента тусклую позолоту одним, пожалуй, даже слишком прямолинейным приемом. Пока Лопахин в суете отъезда деликатно замахивает рюмочку и закусывает, Петя многообещающе опрокидывает в себя фужер водки. И ещё один. И всё это под музыку своего голоса: «Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах». «Дойдешь?» - интересуется Лопахин. «Дойду, или укажу другим путь как дойти», - отвечает Петечка, не попадая в дверной проем. И ведь укажет… Смешно.

Комедия временами концентрируется до действительного фарса – и хочется крикнуть «Браво!» рыжему, но «мелированному» (с белыми «перьями» в прическе) клоуну-гувернантке Шарлотте (Валентина Банакова), когда она же свой фарс поднимет до трагедии. Хотя всё так обычно: «Так хочется поговорить, а не с кем... Никого у меня нет».

У «премьерного» зрителя тоже состоялась своя трагедия. Увы, юный зритель, не знающий текста, «захлопал» финал… Он, юный, не дал Раневской докричаться до покидаемого дома. Он начал собираться до дому, не зная, что с уездом Раневской жизнь в доме не закончится: там забыли Фирса… Поэтому, а, может, не только поэтому, спектакль хочется пересмотреть. Потому что осталось ощущение: не дослышали, не допоняли, что-то мы там не досмотрели. И там, в театре, и здесь, в жизни, с которой мы так трудно совместимы.

Елена ШИРЯЕВА.