Вид сверху

Панорама с вершины строительных лесов Покровской башни возвращает веру в родной город

На верхнем зубце Покровской башни, только что прошедшем вычинку камнем [ 1 ], уложили первые два венца будущего шатра. В каждом венце шесть бревен. Бревна первого венца лежат на специальной просмоленной доске. Всего венцов будет более тридцати. Бревна кладутся в «реж» («ряж») – как скрещенные пальцы рук. Потом на них будет накладываться двухслойное покрытие шатра.

Фото: Лев Шлосберг

У шатра Покровской башни двенадцать граней. Сейчас их направления обозначены двенадцатью шнурами, натянутыми от двенадцати углов вязки бревен первого и второго венца шатра до условной точки пересечения на вертикально закрепленной временной стойке.

Для возведения венцов шатра потребуется наращивать внутренние строительные леса вплоть до самого верха, иначе невозможно работать с бревнами.

Каждый следующий венец будет меньше и легче предыдущего.

Бревна для шатра Покровской башни возят из Пушкиногорского района.

Фото: Лев Шлосберг

Примерно три года будет происходить основная усадка шатра. По расчетам, она составит за это время около 70 см.

1 июля мы посетили самую оптимистичную псковскую стройку с архитекторами Владимиром Никитиным и Дмитрием Борисенко.

Дмитрий Борисенко и прораб Денис Кондратьев обошли весь зубец башни, все двенадцать углов шатра, разметили и закрепили шнуры.

Фото: Лев Шлосберг

Шатер сейчас – это двенадцатигранная пирамида из воздуха.

Его еще нет, но тонкие реперные нити уже обозначили силуэт будущего сооружения.

Псковский писатель Валентин КУРБАТОВ, поднявшись на строительные леса Покровской башни, вспомнил о многом. Мы предлагаем вниманию читателей его заметки.

Редакция.

Кажется, это было году в 1976-м. Мы поднимались с Всеволодом Петровичем Смирновым по рискованной для меня, как подвесной мост, внутренней лестнице над зияющей бездной, над цирковой ареной Покровской башни – тяжелой и легкой, как воздушный шар из камня и дерева.

Фото: Лев Шлосберг

Шатер был огромен и невесом от того, что не было ни одной перемычки, и Всеволод Петрович оглаживал его взглядом, но и цепко следил – не повело ли где. Он гордился этим своим детищем и, не удержавшись, даже «подписал» его, что делал чрезвычайно редко. «Подписью» стал известковый камень с улыбкой морщин легко узнаваемого мастера, вставленный в лицевой контрфорс ворот.

После сумерек башни открытый «фонарь» наверху сиял солнцем и был полон ветром. Отсюда любил смотреть на город наведывавшийся к Всеволоду Петровичу по делам реставрации архимандрит Алипий.

Год назад отца архимандрита не стало. Мы помянули его захваченной рюмочкой, и я уже не мог остановить взгляда, норовящего увидеть все стороны света разом. Всеволод Петрович по своему обыкновению посмеивался: учитесь глядеть в одну сторону, а видеть весь мир. Он пошучивал, но уроки его молчания, огня, железа, простоты и несуетности были настоящие.

Фото: Лев Шлосберг

Внизу невестой белела церковь Покрова и Рождества Богородицы, которую он вернул по рисунку на старой иконе из сто раз перестроенного, а к его поре уже и просто умершего храма. И весь Покровский угол был, может быть, самым живым углом города и выдержал уже не одну Баториеву осаду, но и декоративные бои снимавшегося здесь «Андрея Рублева». Тарковский умел слышать историческую правду. Да и Савва Ямщиков приведший его сюда, умел эту правду показать [ 2 ].

Вдали тускло блестели дюралевые главы святой Троицы, за рекой сверкал молодой лемех Преображенского собора Мирожского монастыря, лупился старой краской купол церкви перводьякона Стефана, тяжело «сидела» церковь Климента папы Римского, где об эту пору была мастерская Михаила Ивановича Семенова [ 3 ].

Над однообразием крыш и молодой зелени можно было высмотреть церкви Успения с Парома, на крест которой еще не вернулся улетевший в войну голубь Святого Духа, чуть видные купола Василия на Горке, где пылился областной архив и Анастасии Римлянки, хранившей старые библиотечные фонды. Только Никола со Усохи глядел уверенно, потому что благодаря Борису Степановичу Скобельцыну [ 4 ] сиял тогда внутри чистым светом только открытого для обзора объема, как старая, чуть литературная без народа каменная молитва.

Фото: Лев Шлосберг

Облака летели над городом и глядели на храмы и крыши равнодушными глазами вечных скитальцев, верно, и не различая храмов и жилых зданий, которые были одинаково немы для неба.

…А третьего дня я поднялся на башню снова. Позвоночник строительных лесов уже вознесся над нею на ту высоту, где без малого сорок лет мы сидели с Всеволодом Петровичем за поминальной рюмочкой и разглядыванием старого Пскова, который сверху лучше помнил свое минувшее. И день опять был молод, и облака легки и белы, но равнодушия их как не бывало. Ведь они летели над другим городом.

Горел золотом купол Святой Троицы. Молодо зеленела крыша Стефановского храма, где перед алтарем архимандрита Зинона [ 5 ] шли монастырские службы воскрешенной Мирожской обители. И дальше за рекой явились из «ничего» нарядные молодые главы и кресты храма Александра Невского, тогда неразличимого отсюда безглавого солдатского клуба. Голубь Святого духа сидел на кресте Успенского храма в уверенности, что новое безумие больше никогда не побудит его сняться со своего места.

Фото: Лев Шлосберг

И уже не памятниками глядели главы отсюда немые тогда храмы Николы со Усохи и Василия на Горке, Анастасии в Кузнецах и Успения в Бутырках, Иоакима и Анны и Архангелов Михаила и Гавриила, и родной Всеволоду Петровичу церкви Покрова и Рождества в Покровском углу. Господь вернулся к своему на время в помрачении изгнавшему его народу. Зазвонят на Пасху, и небо само станет куполом храма.

Но, конечно, и мир не забывал своего – краснели и зеленели иностранные лицом кровли расторговавшегося Дома Подзноевых, офисов и банков, торопилась показаться колониальная архитектура новых властителей и законодателей дня. Открытым вызовом глядел тяжелый слепой дом на Площади десантников, чтобы мы не забывали, что борьба памяти и безумия не окончена [ 6 ]. Они были с храмами из разных времен и законов, и соседствовали с дипломатической холодностью, стараясь не видеть друг друга.

Фото: Лев Шлосберг

Но здесь, наверху, душа просила успокоения и торопила желанное единство. И, может, самообманно думалось, что вот воскреснет башня в настоящей своей красоте, потянемся мы все поглядеть на себя сверху и, может, поймем, что уж пора бы и собираться без взаимного недоверия ручейкам прихожан, тянущихся к обедне, и летящим мимо менам и вуман, потому что все мы дети Божьи и дети родного города.

Матушка-церковь и батюшка Псков с родительским терпением ждут, когда мы вспомним, что мы всё еще семья и в глубине сердца – всё народ, а не пустое население.

Поднимитесь и увидите!

Валентин КУРБАТОВ

Смотрите также:

Покровская башня. Первый венец

 

1 См.: В. Никитин. Первый новый камень // «ПГ», № 23 (494) от 16-22 июня 2010 г.

2 См.: Невольник слова. Часть первая. Валентин Курбатов: «Будь моя воля, я бы выучил все языки мира и читал бы на всех». Беседовал Л. Шлосберг // «ПГ», № 37 (458) от 30 сентября – 7 октября 2009 г.; Невольник слова. Часть вторая. Валентин Курбатов: «У населения языка не может быть, язык есть только у народа». Беседовал Л. Шлосберг // «ПГ», № 38 (459) от 7-13 октября 2009 г.

3 См.: Н. Ткачева. Каменщик света // «ПГ», № 16 (487) от 28 апреля – 4 мая 2010 г.

4 См.: Н. Бобровская. Борис Степанович // «ПГ», № 16 (36) от 19-25 апреля 2001 г.; Уходят лучшие из дома… Светлой памяти Елены Ивановны и Бориса Степановича Скобельцыных // «ПГ», № 24 (495) от 23-29 июня 2010 г.

5 См.: Я Ямщиков. Отец Зинон: «Икона ничего не изображает, она являет…» // «ПГ», № 31 (250) от 17-23 августа 2005 г.

6 См.: В. Курбатов. Жатва // «ПГ», № 48 (317) от 13-19 декабря 2006 г.