Господин и Учитель. Часть 1

Слово Михаила Николаевича Максимовского о Николае Николаевиче Колиберском

Шесть десятилетий по утрам, задолго до начала занятий, он направлялся в школу. Неторопливо вышагивая по тротуару, он то и дело приподнимал шляпу и учтиво кланялся почти каждому встречному, отвечая на почтительные приветствия своих бывших учеников или их родителей. Из потомственных горожан, пожалуй, не было никого, кто не знал старого учителя. Было в его облике нечто такое, что даже незнакомый человек мог безошибочно определить его профессию.

«Память его, фотографическая, объективно-рельефная, меня поразила»

Николай Николаевич Колиберский в рабочем кабинете. Фото из архива М. Н. Максимовского.

Николай Николаевич был выше среднего роста, поджарый, стройный. Даже в старости почти не сутулился, сохранил стройную осанку, несуетливую, почти ритмически отлаженную походку. Небольшая, хорошей формы голова. Редкие русые волосы долго не подпускали к себе седину, и даже, когда ему было около семидесяти, он седым не казался. Светло-синие глаза светились добротой и мягкостью, но зато пышные гусарские усы придавали его лицу некоторую строгость и важность. Одевался неизменно строго и скромно: темный костюм, белая сорочка с неярким галстуком, черные ботинки, на которые осенью и зимой надевались галоши.

Мы познакомились с ним в 1964 г. К тому времени это был уже широко известный учитель. Его имя не раз называлось в местной и центральной печати. Наиболее солидный и многотиражный журнал Министерства просвещения «Народное образование» поместил на внутренней стороне своей обложки портрет Колиберского и теплое приветствие учителю в связи с его 60-летием. Одним из первых в послевоенные годы он был удостоен Почетного звания «Заслуженный учитель школы РСФСР».

Как-то в газете «Известия» о Колиберском был помещен большой и интересный очерк. Московская журналистка, побывавшая в Пскове, рассказала о своем знакомстве с Николаем Николаевичем, который оказался ее гидом в экскурсиях по городу. Автор очерка сравнивала своего героя с чеховским доктором Астровым, находила в нем черты, роднящие его и с самим Чеховым. Она сумела вычленить в личности Колиберского удивительную мягкость и деликатность, тонкий вкус и особый талант по-своему увидеть, понять и раскрыть суть окружающего мира. Все в нем было естественно: галантность, учтивость, терпимость к человеческим слабостям, интеллигентность и демократизм. Николай Николаевич был сродни той лучшей части русской интеллигенции, вышедшей из разночинной среды, которая жадно стремилась к знаниям, верой и правдой служила своему народу.

Колиберcкий – сын священника, коренной пскович. Всю свою долгую жизнь прожил в Пскове. Лишь в годы войны – с 1941 по 1944 – эвакуировался с семьей в Удмуртию. Сразу же после освобождения Пскова вернулся в родной город и был среди тех псковичей, кто возрождал его из руин и пепла. Наш древний город старый учитель любил беззаветно. Он знал в нем каждую улицу, любой переулок, проезд, помнил, где до вражеского нашествия стоял тот или иной дом, кто жил в нем до и после революции, безошибочно вспоминал дореволюционные названия улиц, переулков, площадей: Троицкая, Плоская, Сергиевская, Кузнецкая, Пароменская, Петровский посад, Набат. Он помнил всех именитых граждан вольнолюбивого города, знал его бурную героическую историю, часами мог рассказывать о Детинце, храмах и монастырях, об особенностях псковского зодчества.

С 1907 по 1915 год Николай Колиберский учился в Псковской губернской мужской гимназии. И более полувека спустя без всяких усилий вспоминал имена и прозвища гимназических учителей, озорные песни, проделки и забавы гимназистов.

Псковская мужская гимназия – ныне средняя школа № 1 – одна из старейших средних школ России: осенью 1986 года она отметила свой 200-летний юбилей. Среди тысяч ее питомцев – целое созвездие выдающихся выпускников, внесших неоценимый вклад в отечественную науку и культуру, видных революционеров, крупных руководителей промышленности, доблестных офицеров армии и флота. Судьба распорядилась таким образом, что именно Колиберскому, с его неимоверно гибкой и цепкой памятью, выпала счастливая доля осуществить связь времен и гимназических поколений. Он застал в гимназии и хорошо запомнил Юрия Тынянова, Льва Зильбера, Августа Летавета. Эти незаурядные юноши были закадычными друзьями и признанными лидерами в гимназической среде. Закончив обучение в 1912 голу, они пронесли свою дружбу через всю жизнь. Ю. Н. Тынянов, как известно, стал талантливейшим писателем и проницательным филологом-исследователем; Л. А. Зильбер – крупнейшим иммунологом и вирусологом, получившим мировое признание; А. А. Летавет, как и Зильбер, был действительным членом Академии медицинских наук, директором Института гигиены. Кстати, Август Андреевич Летавет был не только знаменитым ученым, но и выдающимся альпинистом.

Однажды, рассказывал Николай Николаевич, директор гимназии пригласил священника Колиберского и сказал ему: «Ваш Николенька не поспевает за сверстниками в математике. Наймите ему репетитора. Рекомендую Вам гимназиста седьмого класса Владимира Брадиса, очень способный юноша». Преодолевать трудности в овладении математикой маленькому гимназисту Колиберскому помог будущий Заслуженный деятель науки РСФСР, доктор педагогических наук, профессор, автор знаменитой Таблицы логарифмов – Владимир Модестович Брадис.

В одном классе с Колиберским учился Леон Поземский, закончивший гимназию в 1915 году с золотой медалью. Участник первой мировой войны прапорщик Поземский стал отважным революционным бойцом, первым организатором комсомола на Псковщине. В 1919 году, защищая город от белогвардейских банд, он погиб, героически приняв мученическую смерть. На площади Павших борцов в его честь установлен гранитный обелиск, его именем названа одна из городских улиц. Средняя школа № 1 носит имя Л. Поземского.

В 1912 году, когда Николай Колиберский был уже гимназистом пятого класса, в гимназию был принят младший из семьи Зильберов – Вениамин, ставший одним из наиболее замечательных советских писателей, в котором своеобразный талант и величайшее трудолюбие сочетались, что не так часто встречается, с неколебимыми представлениями о долге и чести. Вениамин Александрович Каверин любил свой город неизменно и преданно, по-сыновни. В 1919 году он выехал о семьей в Москву, но о Пскове никогда не забывал, тосковал по нему в разлуке, и к редким поездкам в город своего детства относился как к важнейшим событиям жизни.

Во многих произведениях писателя мы с радостью узнаем неповторимый облик старого города, его улицы, набережные, мосты, сторожевые башни. В начале 1970-х годов, когда писатель приступил к работе над трилогией «Освещенные окна», он приехал в Псков. Понадобилось многое уточнить, поработать в архивах, встретиться со старожилами, побывать в 1-й школе. Именно тогда близко познакомились два бывших гимназиста – Николай Колиберский и Вениамин Каверин.

Трогательно и любопытно было наблюдать за их нескончаемым диалогом: два пожилых человека в школьных рекреациях, во время прогулок по улицам, набережным наперебой восстанавливали в своей памяти картины далекого прошлого, вспоминали своих учителей, сверстников, их странности, привычки, забавные и незабываемые случаи из гимназической жизни. Вениамина Александровича интересовали любые детали, подробности, причины явлений и событий, происходивших в ту пору, ему важно было сверить собственные представления о людях, о которых собирался писать, и, разумеется, лучшего собеседника для этой цели, чем Колиберский, нельзя было и пожелать.

Позже в «Освещенных окнах» Каверин тепло расскажет о Колиберском и воздаст должное его удивительной способности сохранять в памяти и воспроизводить все увиденное и услышанное: «Память его, фотографическая, объективно-рельефная, меня поразила. Он помнил все – и то, что касалось его, и то, что не касалось».

В 1923 году, когда Колиберский был уже учителем с пятилетним стажем, обучение в 1-й школе закончил Исаак Кикоин, ставший впоследствии действительным членом Академии Наук СССР, дважды Героем Социалистического Труда, многократным лауреатом Ленинской, Сталинской и Государственной премий, награжденный семью орденами Ленина. Этот выдающийся физик-атомщик, один из ближайших помощников И. В. Курчатова, был удивительно чуток к поэтическому слову, хорошо знал и высоко ценил классическую литературу. Своего учителя словесности Николая Николаевича Колиберского Исаак Константинович всегда помнил и чтил. На юбилейном вечере, посвященном 180-летию со дня основания школы (1966 г.) академик тепло и сердечно приветствовал Николая Николаевича, назвал его, напомнив восточный обычай почитания, своим «Господином и Учителем».

Как-то весной 1964 года (я тогда был директором Псковской школы-интерната № 2) мы обратились в Псковское бюро путешествий и экскурсий с просьбой познакомить воспитанников с историческими памятниками города. Общеизвестно, что ребята в школах-интернатах озорные. На экскурсию направлялось два класса, около 70 человек, из которых две трети – мальчишки. Тревожась, сумеют ли молодые женщины-воспитательницы сдерживать бьющую через край энергию подростков, решил пойти вместе с ними. Беспокойство было вызвано еще и тем, что в качестве экскурсоводов выступали, как правило, юные особы женского пола.

Мы привели своих ребятишек на площадь перед Троицким собором и стали ждать. Точно в назначенное время к нам вышел из здания экскурсионного бюро моложавый, статный старик и, улыбнувшись всем, он учтиво поклонился двум нашим воспитательницам, пожал руку мне и представился: «Колиберский Николай Николаевич» - «Очень рад с Вами познакомиться, - сказал я ему, - много о Вас слышал!». Николай Николаевич любезно ответил, что с большим интересом наблюдает за моей работой в интернате. «Ну, ребятушки, пошли?» - спросил Колиберский, и мы отправились вслед за старым учителем в глубины истории...

Псков – один из древнейших и прекраснейших городов России. О его гордых и свободолюбивых мастеровых людях и отважных воинах сохранилось немало легенд и сказаний. О многом я слышал, кое-что знал. Но ни до этой прогулки в прошлое с Колиберским в обществе притихших ребят, ни после нее я никогда не слышал, чтобы в такой увлеченностью и достоверностью еще кто-нибудь мог воссоздать неповторимый облик Пскова. Помню, невольно на мгновение отвлекаясь, ловил себя на мысли: в рассказе сменяются события, эпохи, люди, неизменным остается лишь летописец – Колиберский. Но это был не только летописец, рассказчик, но и бард. Все трагические и радостные события в истории города он не только осмысливал разумом, памятью, но и пропускал через любящее сердце. Подумалось и о том, что Николай Николаевич Колиберский – может быть, самая большая достопримечательность из тех, которые повстречались нам в тот день в Пскове...

О Н. Н. Колиберском, как и всяком незаурядном человеке, распространялось немало слухов, часто преувеличенных, нередко и справедливых, вызванных некоторыми его слабостями, но слухи эти не уменьшили ни уважения, ни интереса к его личности.

«Дайте мне умного и доброго человека, и я из него сделаю хорошего учителя»

Н. Н. Колиберский очень хорошо знал школу – начальную, среднюю и высшую – не понаслышке, а на основании личного опыта. Свою педагогическую деятельность он начинал в 1918 году в небольшой сельской начальной школе неподалеку от Пскова.

Много десятилетий он служил – именно так он определял свою деятельность – учителем русского языка и литературы вначале в восьмой средней школе, бывшей женской Мариинской гимназии, а затем, до конца дней своих, в первой школе, своей Alma Mater. Находясь в эвакуации в Удмуртии во время гитлеровского нашествия и в первые послевоенные годы во Пскове, он преподавал русскую литературу в педагогическом институте.

Среднюю школу Николай Николаевич называл Главной школой страны. Ее порог переступают в сопровождении родителей шести-семилетние несмышленыши, а выходят оттуда взрослые девушки и юноши с серьезным образовательным багажом с определившейся гражданской и нравственной позицией. Именно поэтому к педагогическому труду, к школьному учителю относился с ревнительным чувством особой значимости дела, которому себя посвящают наставники юношества.

Обучение и воспитание, рассуждал он, необыкновенно сложный и тонкий труд, требующий не только глубоких познаний («знания – дело наживное»), но и особых личностных качеств учителя – доброты, порядочности, терпения, великодушия и самоотверженности, твердости в убеждениях, чувства ответственности перед обществом. «Дайте мне умного и доброго человека, и я из него сделаю хорошего учителя», - уверял Колиберский.

В школах России подвижнически трудится целая армия честных, умных, добросовестных учителей. Не корысти ради (их труд обесценен), а осознавая свой долг, они идут по звонку в классы, к детям, чтобы сеять «разумное, доброе, вечное». Кто ищет беззаботной жизни и больших заработков, в учителя не пойдет. И, однако, это они, школьные учителя, совершили великую культурную революцию: у нашего народа самый великий в мире образовательный ценз. Это они, скромные труженики, воспитали героическое поколение, которое, не щадя себя, сломало хребет фашизму.

И если в некоторых произведениях литературы и кинематографии бытует стереотип учителя-педанта, чудаковатого ограниченного невежды, так потому, что мы плохо знаем школу, позволяем о ней судить злым, некомпетентным людям не по действительным, непреходящим ценностям, а по случайным неудачникам, оказавшимся у учительского стола не по призванию. К сожалению, есть и такие горе-учителя, как, впрочем, и в любой сфере человеческой деятельности, но не они определяют подлинное лицо нашей школы.

С трепетным уважением относится Николай Николаевич к педагогическому таланту. талантливых учителей, утверждал он, увы, значительно меньше, чем талантливых актеров, музыкантов и т. д.

Как уже сказано, Колиберский был удивительным собеседником, но, когда речь заходила об интересном педагоге, он как-то особенно оживлялся, светился радостью и не скупился на слова восхищения.

...Михаил Иванович Гамзулов, заведующий двухкомплектной Заиванской начальной школы Карулинского сельсовета Невельского района, как оказалось, был в разное время нашим общим знакомым, и мы наперебой рассказывали о нем друг другу. Николай Николаевич знал его еще по учительской семинарии, бывал в Заиваньи в гостях. Я познакомился с ним в конце сороковых годов, когда заведовал Невельским РОНО.

Гамзулов учительствовал в Заиванской школе с... 1903 года. Инспектируя весной 1948 года школы сельсовета, я приехал к Гамзулову.

В двух «комплексах» (первый и третий классы, второй и четвертый) – обучалось около 70 крестьянских ребятишек. Школа размещалась в арендованных избах, в недопустимой тесноте. Очень энергичный, физический крепкий и, однако, старый учитель повел меня на высокий холм, к пепелищу. «Здесь стояла наша красавица, - с горечью произнес он, - немцы спалили». Я молчал. В районе, по которому огненным смерчем пронеслась война, было спалено и разрушено свыше 80% школ. В скудном бюджете наробраза были лишь ограниченные средства на ремонт оставшихся школ и на приспособление брошенных изб для занятий.

- Вы же знаете, Михаил Иванович, на строительство нет денег. Надо обождать.

- Мне семьдесят лет. Я ждать не могу. Дайте мне денег на ремонт, чтобы хватило на приобретение стройматериалов, и я построю школу!

- Это не реально. Нужны проект, смета, строители, деньги.

- Проект мне уже сделали бывшие ученики. А строители? Все мужики в округе умеют валить лес, пилить, строгать, рубить, и все они у меня учились.

Мы пошли в сельсовет, чтобы договориться о деталях. Не повезло: шло заседание. Но когда я увидел, как все члены совета, включая председателя, встали, приветствуя Гамзулова, я понял, что следует, во что бы то ни стало, найти деньги на лес, стекло и гвозди.

К 1 сентября, на высоком берегу Большого Ивана, выросла просторная, рубленая влапу, красавица-школа!

- Это же невероятный, богатырский подвиг! - воскликнул Колиберский. А вы видели тетрадочки его учеников?

- Видел! Это феноменально! У всех учеников такой же, как у учителя, каллиграфический почерк и редкая орфографическая грамотность...

Вместе с инспектором Министерства просвещения Александрой Антоновной Поселяниной мы проверяли знания и навыки детей этой школы и были потрясены: все дети выразительно читают, все без труда справляются с арифметическими задачками, все четвероклассники мгновенно находят любую точку на географической карте.

- Михаил Иванович, - попросила А. А. Поселянина, - опишите, пожалуйста, как Вы добиваетесь таких результатов?

- Нет уж, увольте, Александра Антоновна, писать о себе не умею. Да и что писать. Учу, пока не научу. Мне труднее зимой: дни больно коротки!

Колиберский увлеченно воскликнул: «Вот оно как! Знай наших!» Он тут же вспомнил, что когда служил в сельской школе, тоже крепко досадовал, что зимой рано темнеет... «Кстати, Вы заметили, - спросил он, - такие педагогические жемчужины чаще попадаются в сельских, а не в городских школах. Может быть, это потому, что деревенского учителя реже донимают методисты-«нормировщики» из наробраза?

Нередко в лекциях своих и выступлениях Колиберский цитировал вещие слова Я. А. Каменского: «Школа – главное оружие общества и государства в социализации всех без исключения рождающихся людьми».

«Воспитатель – не чиновник, а если он чиновник, то он не воспитатель!»

Мы устроились с Николаем Николаевичем в последнем ряду, «на галерке», в большом зале Дома политического просвещения, где проводилось традиционное учительское совещание в августе 1964 года. Мы тихо судачили о своем, неизбывно тревожном. Никакого интереса к тому, что происходило в зале, не испытывали. Один за другим выходили к трибуне учителя и руководители школ и читали заблаговременно заготовленные и начальством проверенные речи о том, как внедряется в практику «липецкий метод» обучения школьников.

Докладчиков и выступающих в прениях почти никто не слушал. Учителя беседовали друг с другом отнюдь не о липецких открытиях, а о том, что наболело. Не так часто удается учителю, обремененному бесконечными заботами, просто так посидеть рядом с товарищем и хоть вполголоса вести непринужденный разговор. Впрочем, замечено, что учителя в любом обществе, и даже за праздничным столом, словно одержимые особым недугом, вечно говорят о своих школьных делах.

Но вот очередной оратор покинул трибуну. Председательствующий в очередной раз попытался усовестить слушателей, а затем предоставил слово Н. Н. Колиберскому. Старый учитель быстро прошел через весь зал, поднялся на сцену и остановился возле трибуны. Он молча оглядел притихший зал и вдруг, ни к кому не адресуясь, страстно произнес: «Воспитатель – не чиновник, а если он чиновник, то он не воспитатель», - так говорил великий Ушинский. Больно говорить об этом, но я все больше убеждаюсь, что мы, кощунствуя, предаем забвению заветы нашего великого педагога».

Чуть выждав, он продолжал: «Я постоянно слежу за нашей педагогической прессой. Она вся сейчас устремлена в Липецк, как еще совсем недавно была нацелена на Казань и Ростов. Вот и здесь сегодня наши коллеги со старанием, достойным лучшего применения, уверяют нас в универсальности усвоенного ими «липецкого метода». Давайте, други мои, попытаемся разобраться, в чем суть «новой» методы, внедрению которой уделяется столько внимания? Уплотнить урок до предела. С первой до последней секунды учить только предмету. Индивидуальный опрос заменить общей практической работой. Исключить из урока так называемый «организационный момент» и т. д., и т. п. А я с этим не согласен! Я с этим согласиться не могу!» - запальчиво заявил Колиберский и с каким-то лихим озорством крутанул и вскинул пальцами кверху правый ус. Учителя, слушавшие Николая Николаевича, затаив дыхание, бурно зааплодировали.

«Во-первых, - продолжал Николай Николаевич, - попытка унифицировать сложнейший интеллектуальный труд, в котором решающую роль играет личность учителя, по какому-то единому – липецкому ли, казанскому или ростовскому образцу – сама по себе нелепа. Во-вторых, разве в Липецке впервые открыли необходимость добротно учить детей и не терять попусту время на уроках? Разве не этому учили нас Каменский и Ушинский? Разве в начальной школе Ушинского не было «проговаривания» и «комментирования», которые сейчас нам преподносят в качестве новейшего открытия? Почему я должен работать непременно по чьему-то, пусть даже удачному методу? Послушайте! - Николай Николаевич открыл страничку в своей записной книжке и прочитал: «Всякий преподаватель может выработать свои собственные приемы, которые потому уже хороши, что самостоятельны». Почему мы пренебрегаем этим важнейшим заветом Константина Дмитриевича Ушинского? Овладение мастерством подобно восхождению на крутую вершину. Ты можешь опираться на отобранный тобою опыт лучших коллег, но тропинку к вершине проложи сам свою.

Обязательным для учителя являются содержание и принципы обучения, а методы и приемы, которыми будет пользоваться, он должен выбирать сам. Содержание обучения заключено в программах, а принципы, которыми следует руководствоваться, определены Ушинским с предельной простотой и мудростью: «В школе должна царствовать серьезность, допускающая шутку, но не превращающая всего дела в шутку, ласковость без приторности, доброта без слабости, порядок без педантизма и, главное, - постоянная разумная деятельность».

Мне, учителю словесности, который должен научить детей мыслить, творить добро, сопереживать, ценить прекрасное, - навязывают методу, по которой, едва войдя в класс, я обязан скомандовать учащимся: выполнить упражнение №...! А я привык начинать урок иначе. Я осматриваю класс, вглядываюсь в ребячьи лица, отмечаю в журнале отсутствующих, спрашиваю, как себя чувствует такой-то, его уже несколько дней не видно в школе, выясняю, навестили ли его сверстники, оказывается ли ему помощь? На это уходит около двух минут. И разве эти две минуты сочувствия и внимания менее важны в обучении и воспитании, чем прагматически педантичная «деловитость»? Я знаю своих учеников, знаю, что и как им следует преподнести, знаю и свои возможности. Не сомневаюсь, что все успею сделать, поспешая, но не торопясь. Это мой метод. И если вам надо непременно как-то его назвать, назовите его псковским!»

Радостно возбужденные учителя дружно рукоплескали старому учителю, а он, молодо улыбаясь, прошел через весь зал к последнему ряду «на галерку».

Михаил Николаевич МАКСИМОВСКИЙ,
Заслуженный учитель школы РСФСР,бывший директор средней школы № 1 г. Пскова (1920-2006).

Продолжение читайте в следующем номере «Псковской губернии».

 

Воспоминания М. Н. Максимовского написаны в 1983-1984 гг. Первая публикация состоялась в «Вестнике Псковского Вольного университета», том 3, 2000, №№ 1-3.