Головомойка, или Банный лист

Псковский драматический театр опять оскандалился на всю страну

«Победоносиков. Действия? Какие такие действия? Никаких действий у вас быть не может, ваше дело показывать, а действовать, не беспокойтесь, будут без вас соответствующие партийные и советские органы. А потом, надо показывать и светлые стороны нашей действительности. Взять что-нибудь образцовое, например, наше учреждение, в котором я работаю, или меня, например...»
Владимир Маяковский, «Баня»

Банная тема вообще скользкая. Легко можно поскользнуться на мыльном полу. Владимира Маяковского после премьеры «Бани» театральные критики с грязью смешали за «издевательское отношение к нашей действительности». С «Банщиком» режиссёра Варвары Фаэр случился казус почище. Премьера 16 апреля 2015 года просто не состоялась.

Дмитрий Месхиев, Владимир Мединский, Андрей Турчак на встрече с труппой псковского драмтеатра. 15 апреля 2015 г. Фото: Псковская Лента Новостей

Вначале исчез банщик, который задал тему. Тот, кто наговорил свою «документальную» историю на диктофон. Позднее выяснилось, что никакого банщика не было вовсе, и актёр Максим Плеханов монолог банщика Леонида сочинил сам. А между двумя этими событиями объявили, что в назначенный день и час премьера не состоится. И неизвестно, состоится ли вообще.

Жанр «Бани» Маяковский обозначил как «драму в шести действиях с цирком и фейерверком». «Банщик», составленный из интервью псковских проституток, прапорщика, следователя, массажиста, сектантки, сироты и т. д., Варварой Фаэр первоначально преподносился как документальная философская драма. Однако после серии остросюжетных поворотов, которые подкинула жизнь, жанр непоказанного зрителям спектакля стал несколько иным. Теперь это документальная философская драма с цирком и фейерверком. Фейерверк благодаря СМИ был виден по всей России.

Жанр документального театра «Псковской губернии» не чужд. В позапрошлом году на страницах газеты появилась документальная пьеса-трагифарс «Чужой дом» с такими героями, как Алексей Навальный, Андрей Турчак и домик в Ницце. [1] Тем более не чуждо нам творчество Варвары Фаэр, [2] которая несколько лет назад, пересадив итальянскую commedia dell’arte на российскую почву, поставила в московском Театре.doc пьесу Дарио Фо, в российской версии названную «БерлусПутин». Сюжет там был примерно такой: после покушения друзья Владимир Путин и Сильвио Берлускони стали ещё ближе друг другу, а именно: хирурги объединили их мозги в голове Владимира Владимировича. Путину досталось правое полушарие головного мозга Берлускони, и случилось неизбежное. Минус на минус дал плюс. Владимир Владимирович стал хорошим, но потерял память. Восстановить память призвали его богомольную жену Людмилу. Людмила приехала и пришла в ужас от хорошего Путина. Она к такому не привыкла. Уже тогда в спектакле Варвары Фаэр прослеживался псковский след, связанный со Спасо-Елеазаровским монастырем и слухами о «монашеской жизни» Людмилы Путиной.

Осенью 2014 года художественный руководитель Псковского академического театра драмы им. А. С. Пушкина Василий Сенин пригласил Варвару Фаэр поставить документальную пьесу о Пскове и псковичах.

Так появился «Банщик», созданный в технике verbatim. [3]

Скорее всего, громкого скандала не было бы, если бы не изменились обстоятельства. Василий Сенин в середине марта 2015 года написал заявление об уходе с поста художественного руководителя. В театре наступило художественное безвластие. Точнее, художественных руководителей в театре сразу стало множество. Каждый, проявив актёрскую фантазию, мог вообразить себя художественным руководителем.

В итоге за несколько дней до объявленной премьеры, на которую, судя по сайту театра, все билеты были уже проданы, появилось коллективное письмо протеста сотрудников театра, адресованное министру культуры РФ Владимиру Мединскому.

Если бы это была документальная пьеса, то её можно было бы назвать «Прокажённый проект» (используя цитату Варвары Фаэр), а начать так: на стол министру Мединскому с неба падает конверт. Министр хмурится, но вскрывает конверт старинной саблей, как будто взятой напрокат из романа Мединского «Стена», достаёт четыре листа бумаги и начинает читать вслух.

Прокажённый проект

(документальная пьеса)

Действующий лица

Владимир Мединский, министр культуры России

Варвара Фаэр, театральный режиссёр

Юрий Новохижин, народный артист России

Евгения Львова, актриса

Журналист

Театральный хор

1. «Зачем нам такой театр?»

Евгения Львова на встрече с Дмитрием Месхиевым, Владимиром Мединским и Андреем Турчаком. 15 апреля 2015 г. Фото: Псковская Лента Новостей

Мединский (читает вслух). «Уважаемый Владимир Ростиславович! Говорят, вы собираетесь в Псков… Воспримите это письмо как размышление. Ни кляузу, ни страховку, ни рекламу себе или рекламу «документальной пьесе», а именно размышление… Мы не хотим быть заложником амбиций и политических предпочтений режиссёра, не хотим быть невольными сторонниками похабщины ради высоких эффектов».

Министр хмурится и вдруг неожиданно начинает говорить словами старца Савватия из того же романа Владимира Мединского «Стена». [4]

Мединский. Чтобы сраму не имати, надобно сейчас всем воедино собираться и врагам отпор дать! Везде супостатов преследовать будем. На дороге – так на дороге. А ежели в сральне поймаем, так и в сральне загубим, в конце концов!

В это время на другом конце сцены появляется Варвара Фаэр. Заметив Мединского, она отходит в тень.

Варвара Фаэр (из тени). Происходящее в Пскове - это смесь глупости, трусости и цинизма. Половина артистов проекта отказалась подписывать донос Мединскому, и им ужасно-ужасно стыдно за своих коллег. За эту низость, за это лизоблюдство. В спектакле действительно был эпизод, когда народ совершает ритуал целования в зад царя-карлика, самостоятельно себя короновавшего. Артисты-неподписанты говорят, что вчерашнее собрание труппы с Месхиевым [5] за моей спиной было документальным воплощением этого ритуала.

Исчезает. Появляются актёры театра во главе с Юрием Новохижиным.

Из темноты зала доносится голос журналиста (предположим, его зовут Алексей Семёнов) [6].

Журналист. Юрий Михайлович, вы бы хотели закрыть этот спектакль?

Новохижин. Лёша, вы пскович?

Журналист. Да.

Новохижин. Спектакль начинается так: «Пскович злобный, пскович жестокий, пскович г… Двадцать раз произносится слово г… Я не знаю… Это кому-то интересно? Или, допустим, три монолога проституток и это целование в зад… Если ты ненавидишь Путина и правительство и не хочешь жить в этой стране – не живи в ней. Это никакого отношения к искусству не имеет. Но закрывать? Об этом никто и слова не сказал. И это всё делается на бюджетные деньги. И там ещё звучит фамилия Цецерского (главы города Пскова. – Авт.). Посмотрит на всё это губернатор и его команда и скажет: «Зачем нам такой театр?» И финансировать не будут.

Журналист. Фамилия «Цецерский» звучит в нелестном контексте?

Новохижин. Конечно, в негативном. Она там рефренчиком вброшена, но ведь её слышно. Всё это мы уже проходили. И совокупление на сцене, и мат.

Журналист. Юрий Михайлович, вы говорили, что это внутренний конфликт и выносить его на всеобщее обозрение не надо. Как это соотносится с тем, что последовало после вашего письма? Об этом теперь пишут все СМИ. Может быть, действительно, это стоило обсуждать внутри театра, а не писать письмо министру? Некоторые называют это доносом.

Новохижин. Донос - это когда люди не подписываются. А там конкретные фамилии. У кого есть звания, то написали звания. Донос был бы, если бы было подписано «Коллектив театра». У меня есть ощущение, что эта дама (режиссёр Варвара Фаэр. – Авт.) сама спровоцировала эту ситуацию. Зная, что не будет спектакля и что он ей не нужен. Я знаю по себе, что когда мне нравится роль и я болен спектаклем, то я вывернусь, и буду репетировать и отстаивать его, и, если надо, пойду на компромисс. Потому что я хочу это! А если я не хочу, то буду делать всё, чтобы спровоцировать моё нехотенье, но за счёт кого-то. Это был не спектакль, а застольная читка с вкраплением музыки. Пьесы как таковой нет. Там нет ни сюжета, ни развития. Посидели-поговорили. Постояли-поговорили. Под душем помылись – поговорили. Вошли в предбанник – поговорили...

2. «Это становится зоной какого-то бесстыдства»

На Малую сцену по винтовой лестнице сверху спускается актриса Евгения Львова, играющая в спектакле «Банщик» проститутку Дашу.

Львова. В любом случае я защищаю проект. Даже если в нём трудно работается. Как я могу его не защищать, если люди ведут себя не профессионально?

Журналист. Как вы думаете, этический барьер был перейдён, когда артисты отправили письмо Мединскому?

Львова. На мой взгляд, это очень некрасиво. Во-первых, текст самого письма передёрнут очень сильно. Там упоминается «обнажённая натура, мат» и так далее. То есть то, чего в конечной редактуре нет. Есть близкие к нецензурной лексике слова, есть шокирующие моменты, но нет обнажённой натуры, и уж тем более её не было и не могло быть при читке. Я всё думаю, зачем это им было нужно? Возможно, для того чтобы снять ответственность с себя. Теперь ответственность оказывается на Мединском, и ему с такой ответственностью не трудно справиться, потому что он очень высокопоставленный человек. Некоторые подписывались искренне, но мне кажется, что это было всё хорошо подготовлено и точно подсказано артистам. В сложной ситуации оказались и те, кто подписал, и те, кто не подписал.

Новохижин. «Сегодня на встрече с министром был задан вопрос: «На вас давил кто-нибудь?» «Да что вы! – дружно говорили актёры при министре культуры. – Какое давление?» Но у нас была одна задача: чтобы Мединский разрешил у нас художественный совет.

Журналист. Кто сейчас в театре руководит художественной частью?

Новохижин. Никого нет.

Журналист. И исполняющего обязанности нет?

Новохижин. Нет.

Журналист (обращаясь к Евгении Львовой). Евгения, ваши оппоненты говорят, что спектакль «Банщик» не готов. В каком состоянии сейчас спектакль?

Львова. Спектакль, конечно же, не готов. Он, безусловно, не готов. Почти одновременно было назначено две премьеры, что помешало полноценной работе. Параллельно шёл интересный шведский проект, [7] в котором были заняты те же артисты, что и у Варвары Фаэр. Возникли вопросы с декорациями. А теперь в условиях конфликта все друг в друга бросаются неприятными словами. Варвара не хотела делать эту читку, но поскольку её настоятельно попросили, она это сделала. Да, это была читка, а премьера была перенесена по причине неготовности спектакля.

Журналист. Когда вы участвовали в читке, то знали, что спектакля 16 апреля не будет? Или отмена спектакля случилась только после опубликования письма Мединскому?

Львова. Нет-нет-нет… Это было ещё до того. Незадолго, но до того Варвара озвучила, что делает перенос, потому что не готовы декорации, костюмы… На мой взгляд, этот перенос можно было сделать и пораньше, потому что можно было предугадать, что потребуется больше времени на работу. Перенос был до письма.

Журналист. Часть актёров принимала участие в репетициях, а потом отказалась и даже подписала письмо. А почему они не отказались раньше?

Львова. Не влезешь в шкуру каждого человека. Факторов может быть много. Артисты, которые работают в государственном театре (я в государственном театре только полгода и с этими правилами только знакомлюсь) все привыкли ни от чего не отказываться. С другой стороны, всем было интересно.

Журналист. Но ведь главная претензия связана с ненормативной лексикой и некоторыми сценами. И это было понятно уже раньше, за неделю, за две… Или это выяснилось в последний момент?

Львова. Были обсуждения. Кому-то не нравилась сцена с карликом, про которую сейчас очень много говорят. Она почему-то становится чуть ли не центральной, хотя там было много других персонажей. Такое ощущение, что ветер дует в определённую сторону, и артисты - гибкие от природы и по профессии - невольно подстраиваются. Если образно говорить. Проект небесспорный, на мой взгляд. У меня есть много вопросов как у актрисы… Но когда Попков (Сергей Попков, артист театра. – Авт.) нам говорит, что здесь нет драматургии, то он не имеет права это говорить, потому что не знаком с документальными пьесами. Понятно, что эта территория ему не знакома или мало знакома. Работалось нам трудно, но это работа, и мы должны здесь говорить на профессиональном языке, и не более того. А сейчас это перестаёт быть зоной профессионального разговора, а становится зоной какого-то бесстыдства.

3. «Мерзкие, мерзкие люди! Абсолютные рабы по сути своей!»

Откуда-то сверху раздаётся гневный голос Варвары Фаэр.

Голос Варвары Фаэр. Спектакль «Банщик», увы, не сможет состояться. Руководству театра удалось убедить часть артистов отказаться от ролей. Кроме того, театр саботировал изготовление декораций, костюмов и реквизита. А художник-постановщик, завпост и завтруппой подписали эту гнусную петицию. Проект прокажённый - заменить артистов на других нельзя. При этом Месхиев даёт интервью, что он-де демократ и запрещать этот спектакль не будет. Ну конечно! Зачем же запрещать! Достаточно просто развалить на половинной стадии работы! Мерзкие, мерзкие люди! Абсолютные рабы по сути своей!

Наступает зловещая тишина.

Журналист. Евгения, после всего этого вы верите, что спектакль возможен?

Львова. Я думаю, что нет. [8] Я думаю, что сейчас у Варвары позиция бойца, нежели художника, который спасает свой проект. И она совершенно не верит в то, что ей дадут поставить, даже если декларируют, что дадут… Обе стороны не идут на диалог. И потом, если пять человек вышло из состава спектакля, то получается, что надо переделывать пьесу? Или надо придумывать новые режиссёрские приёмы? В условиях скандала пригласить новых артистов представляется мне проблематичным. Тем более что в документальном театре очень многое ложится на фактуру актёров.

Журналист. И к тому же признание Максима Плеханова, что он сам придумал монолог банщика Леонида… Это меняет жанр.

Львова. Да, это уже жанр фарса. Но в любом случае я защищаю проект…

Журналист. Ваши оппоненты говорят: делайте что хотите, но не за государственные деньги.

Львова. Если государственные деньги всё определяют, то получается, что государство цензурирует то, что идёт на академической сцене. Ведь в Пскове это единственная сцена, если не считать кукольного театра и филармонии. В таком городе, как Псков, параллельные проекты делать невозможно, и государство обязано давать деньги тем, кто может представить полную палитру современного и классического искусства. Вопрос в том, хотим ли мы знакомиться с чем-то новым? Иначе получается, что мы воспитываем публику как потребителя, говорим ей: «Вы приходите, а мы дадим вам что-то разжёванное, вкусненькое, мягонькое». Или мы дадим им повод подумать или повод возмутиться и сказать: «Нет, я так не хочу». Если не будет выбора, то мы получаем стадо абсолютных баранов, которые зависят от того, куда дует ветер.

Раздаётся голос артистического хора, читающего письмо министру Мединскому.

Хор. Если всё получится по всем правилам современного пиара в провинциальном исполнении, то в итоге мы получим очередной «провинциальный скандальчик» с адресным политическим посланием на самый верх, с очередными возмущениями, жалобами, разделением на своих и чужих, плохих и хороших, дремучее мещанство и продвинутое меньшинство. Скандальчик как цель и продукт искусства… Так что-то нужно делать, Владимир Ростиславович, чтобы искусство прекратило быть фабрикой скандалов разделения общества?

Вопрос повисает в воздухе. Немая сцена. В глубине сцены появляется тень министра Мединского. Судя по ней, министр безуспешно пытается засунуть письмо обратно в конверт. Но письмо туда больше не влезает. Оно на глазах делается больше – размером с чемодан, с Малую сцену, с Большую сцену и ещё больше… На сцену с грохотом падает сабля.

Но это ещё не всё. Неожиданно на большом экране появляется Евгений Гришковец. Он говорит не о псковском «Банщике», которого он не видел, а о новосибирском «Тангейзере», [9] которого он тоже не видел.

Гришковец. Во всей этой истории плохи все. И постановщики, и попы, и местные депутаты, и Министерство культуры, и даже те, кто поспешил посмотреть этот спектакль только из-за скандала и из любопытства. Плохо даже то, что люди, которые никогда в жизни не были в оперном театре, никогда не слышали ни одной оперы, знать не знали Вагнера и слово «Тангейзер», узнали о композиторе и запомнили странное и звучное название только и исключительно в связи с позорной историей запрета постановки в Новосибирском театре оперы и балета…

Экран гаснет.

Хор. Обязательно будет жадный примитивный начальник бани и над всем этим, лёгким этюдом, конечно же, будет «первопричина зла и виновник страданий» - царь-карлик.

Все вокруг что-то целуют. Каждый целует то, что хочет. Объекты поцелуев пока ещё не согласованы с художественным советом, потому что художественного совета пока нет.

Алексей СЕМЁНОВ

1. См.: А. Семёнов. «О, этот Юг, о, эта Ницца!..» // «ПГ», № 10 (632) от 13-19 марта 2013 г.

2. См.: А. Семёнов. Воскресение и наказание // «ПГ», № 42 (614) от 31 сентября - 6 октября 2012 г.

3. Вербатим (от лат. verbatim - дословно), или документальный театр.

4. См.: А. Семёнов. Мусорное дерево // «ПГ», № 46 (618) от 28 октября - 4 ноября 2012 г.

5. Руководитель государственного театрально-концертного объединения Псковской области.

6. Вопросы задавались по просьбе «Новой газеты». См.: М. Токарева. Прачечная? Нет, предбанник! // «Новая газета», № 40 от 17 апреля 2015.

7. См.: А. Семёнов. Шведские деликатесы // «ПГ», № 14 (736) от 15-21 апреля 2015 г.

8. 17 апреля 2015 г. В. Фаэр сообщила: «В связи со срывом рабочего плана выпуска спектакля (разумеется, по моей вине!) мне предлагают просто расторгнуть договор на постановку!» Кроме того, по словам В. Фаэр, режиссёра обязали вернуть театру 25 тысяч рублей.

9. См.: А. Семёнов. Стеклянный взор колдуна // «ПГ», № 10 (732) от 18-24 марта 2015 г.; А. Семёнов. Когда под ветром ломится банан // «ПГ», № 14 (736) от 15-21 апреля 2015 г.