Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Человек
Алексей СЕМЁНОВ 10 июня 2019, 20:00
Выставку молодых художников «Светлый голос в сумерках» посвятили советскому и российскому писателю Юрию Куранову. Но так как выставка открылась в Центральной городской библиотеке Пскова на улице Конной, то дело не ограничилось демонстрацией студенческих иллюстраций и плакатов, сделанных под кураторством преподавателя Псковского государственного университета Лилии Момотовой. О Юрии Куранове подробно рассказали литературный критик Валентин Курбатов и учёный секретарь Калининградской областной научной библиотеки Светлана Постникова.
Юрия Куранова – в то время уже заметного писателя, публиковавшегося у Твардовского в «Новом мире», в «Литературной газете» и даже в газете «Правда» пригласили в Псков в конце шестидесятых годов «для усиления». Создавалось Псковское региональное отделение Союза писателей. Чтобы зарегистрировать это отделение, нужны были состоявшиеся авторы с билетом члена Союза писателей. Иначе бы региональный Союз не зарегистрировали.
Юрий Куранов приехал жить в Псков из костромского села Пыщуг. Но деревенским человеком он не был. Он им стал. Родился в Ленинграде. Отец был заместителем директора Эрмитажа, а мама - ученица Павла Филонова, искусствовед, работала в Русском музее. Но отца в 1936 году репрессировали. «В шестилетнем возрасте я оказался в ссылке, - вспоминал Куранов. - И вот впервые попал я в настоящий цветущий лес. И какая-то деревенская девочка показала мне в глубине лесной ароматно расцветший огромный цветок. Я поражён был этим цветком… склонился над ним и долго смотрел в него, чувствуя, как он светит мне в лицо, я дышал его благоуханием. Там, среди сосен и елей, среди берез и осин, в прохладе леса. В чистоте его». Может быть тогда, на Иртыше, и появился Куранов-писатель с его вниманием к природной чистоте.
Позднее Куранов жил в Норильске (отец после лагеря там находился на поселении), поступил в МГУ на истфак, но не закончил, поступил во ВГИК на сценарный факультет. Однако путь в конечном итоге выбрал совсем не кинематографический. Долгое время писал прозаические миниатюры. Получил поддержку Константина Паустовского, Эммануила Казакевича, Вениамина Каверина. «Я встречался с К. Паустовским, был у него дома на Котельнической набережной в 1957 году, - написал Куранов в 2000 году. - Меня к нему привёл Ян Френкель. Я тогда ещё нигде не печатался, только потом К. Паустовский стал мне помогать…»
Его сравнивали с Пришвиным, Паустовским, Астафьевым, Юрием Казаковым, Георгием Семёновым…
Я бы условно разделил творчество Куранова на три части. Вначале были слова восхищения, затем слова непослушания, а потом слова смирения. Религиозного смирения.
Куранов в Глубоком, 1977 год. Фрагмент презентации «Юрий Николаевич Куранов: диалог со временем». Подготовила Светлана Постникова, учёный секретарь – руководитель Центра регионоведения Калининградской областной научной библиотеки
Первоначально было созерцание и описание природной красоты. И здесь видно не только влияние Паустовского, но и японских авторов. «Созерцание красоты, - процитировал однажды Юрий Куранов японского писателя Ясунари Кавабату, - пробуждает сильнейшее чувство сострадания и любви к людям, и тогда слово «друг» звучит как слово «человек»».
К периоду «восхищения» относятся его многочисленные миниатюры, такие как «Дождевая россыпь». Вот начало: «Земля велика, но ходить по ней хочется осторожно: ведь никто не знает, какие стрелы какой новой жизни готовятся пробиться там, куда ты готовишься ступить…» Миниатюры эти были примерно от пятисот печатных знаков до двух тысяч. «Парусиновые полдни», «Золотая синь», «Царевна»… Короткие зарисовки, наблюдения, почти стихотворения в прозе… Иногда выходили рассказы подлиннее («Ласточкин взгляд»). С этим Куранов и прибыл в Псков, где первоначально продолжил вести ту же линию, восхищаясь псковскими пейзажами. Но нежелание повторяться привело его к большой прозе – к написанию повестей и романов. В них поэтический дух тоже присутствовал. Но была и разработка социальной темы.
Некоторые его произведения той поры (роман «Заозерные Звоны» и другие) попадали в разряд деревенской прозы (колхозная тематика и тому подобное). Его книги регулярно издавались большими тиражами. Роман «Заозёрные Звоны» в издательстве «Советский писатель» вышел в 1980 году тиражом 100 тысяч экземпляров. Журналы Куранова тоже печатали. Причём, не только советские. Его произведения переведены на 22 языка. Правда, часть привередливых читателей это как раз и настораживало или даже отталкивало. Потратить 1 рубль 50 копеек на книгу с анонсом «роман посвящён жизни нечернозёмной деревни» были готовы не все любители литературы.
Как только Куранов перешёл на смежную территорию социальной прозы, то вольно или невольно нарушил сложившиеся правила. Тем более что его критические стрелы летели в конкретных персон, имевших отношение к местному руководству, к областным партийным структурам и к псковскому отделению Союза писателей. В воспоминаниях псковского писателя Владимира Клевцова, хорошо знавшего Куранова, есть такой эпизод: «Имена и фамилии для персонажей своего первого романа он находил на местном кладбище - ходил между могилок и выбирал понравившиеся. Фамилию для прототипа Льва Ивановича Малякова выбрал там же» (Лев Маляков – писатель, одно время был редактором псковской газеты «Молодой ленинец», заведующим сектором печати обкома КПСС, заведующим Псковским отделением издательства «Лениздат»).
Наступил период «непослушания». На местном уровне возник конфликт. Спустя много лет Куранов скажет: «Как член Союза я нахлебался всяких пакостей в том Союзе, знаю, как легко писателей обманывают, запугивают, покупают».
Куранов и Курбатов в Глубоком. Фрагмент презентации «Юрий Николаевич Куранов: диалог со временем». Подготовила Светлана Постникова, учёный секретарь – руководитель Центра регионоведения Калининградской областной научной библиотеки
Но новые книги продолжали печатать - Москве. Первые главы одного из главных его произведений – роман «Глубокое на Глубоком» – в 1975 году опубликовал журнал «Октябрь». Позднее издательство «Современник» выпустило роман отдельным изданием. В анонсе книги в издательстве «Современник» сказано: « Пристальное внимание уделяется явлениям коренной перестройки ведения хозяйства в наши дни, связанным с постановлениями партии и правительства». Рецензии были по-советски благоприятные. В небольших дозах критика тогда не возбранялась, а приветствовалась. «Когда я написал свои первые новеллы о Глубоком, - объяснял Куранов, - мною руководило стремление защитить совхоз от разорения - тогдашний директор его просто-напросто пропивал со своими дружками. И до того мне было обидно и за здешних людей, и за красоту эту, что я не мог не писать». Сам Куранов до определённого времени тоже любил с размахом выпить (Валентин Курбатов на встрече в псковской библиотеке это тоже красочно описал).
«Юрий Николаевич, можно я отнесу вас домой на руках». – Так встретил Куранова в Пскове Валентин Курбатов. И началось… На встрече в библиотеке на Конной Валентин Курбатов начал рассказывать, что было дальше: «Возьмём две… Нет, возьмём три, чтобы не бегать… Водка имелась в виду. Та самая роковая страсть… К сожалению, он в этом смысле был моим мэтром, проводил мастер-класс… До сих пор я могу преподавать уроки Юрия Николаевича по выпивке. Вы ещё можете узнать мастера-виртуоза из класса старой школы. Это высшая школа… Мне было жить тогда негде. Я снимал по очереди 16 комнат в Пскове…»
Куранов предложил Курбатову поселиться у него («у меня лишняя комната есть, давай живи…»)
«Я поселился, чтобы этот мастер-класс изучать постоянно, - с усмешкой продолжил Валентин Курбатов. - Так продолжалось, пока однажды всё не сгорело, нечаянно вспыхнуло… Моя библиотека нехитрая, топчанчик... Всё… Вот тогда мы первый раз покинули Псков и поехали в первый раз в сельцо Глубокое…»
Поселились Куранов и Курбанов там, где когда-то была усадьба графа Гейдена, а до этого – князя Дондукова-Корсакова, Чичаговых, Разумовских… Графский особняк был к тому времени разрушен – сгорел в 1929 году. Но сохранилась двухэтажная каменная просвирня в псевдоготическом стиле, построенная в 1880 году – сооружение внушительное и тоже похожее на особняк – с видом на озеро Глубокое. Куранов устроился на втором этаже, а Курбатов на первом.
Здание, в котором они жили, оказалось с секретом. «Дом был так стар и превосходен, что у нас там было своё собственное привидение, - ещё больше оживился Валентин Курбатов. - Но мы с ним дружили – пока был Юрий Николаевич. Но когда он уезжал – мне одному становилось страшно. Я, когда он уезжал, спал на втором этаже. И всегда кто-то – сопя и кряхтя - поднимался по лестнице. Но у двери останавливался. Я ему говорил: «Сейчас тебя перекрещу – только серный дух останется!» Посопит – уйдёт…»
Попутно Валентин Курбатов демонстрировал на экране виды сельца Глубокое. Это были его акварели (Курбатов, оказывается, как и Куранов, писал акварели).
Юрий Куранов в детстве / Родители Куранова. Фрагмент презентации «Юрий Николаевич Куранов: диалог со временем». Подготовила Светлана Постникова, учёный секретарь – руководитель Центра регионоведения Калининградской областной научной библиотеки
Тема привидения Курбатова не отпускала, и он развил тему: «Однажды мы с Юрием Николаевичем пошли гулять вдоль озера. Дом закрыли – как положено. Оборачиваемся – а там свет в окне горит. В его собственном окошке. Боимся возвращаться… Подошли чуть-чуть трусливо к этой двери. Перекрестились и вперёд! Поднимаемся на второй этаж. Свет включён. На проигрывателе стоит пластинка, и на пластинке вовсю наяривает «Запорожская походная»…
Когда Куранов сочинял, то предпочитал слушать музыку Вивальди. Но у привидения свои вкусы.
Валентин Курбатов объяснил: «Это воздух метафизики, которая в нём жила, его гиперреализма. Это святая зараза, которая была в его творчестве, - для меня это самое дорогое… Сейчас нет таких молний над Россией, нет таких гроз и нет таких небес. И нет тех рассветов, которые вставали и падали над Великой. И нет тех закатов – потому что нет таких художников. Когда были художники Юрий Николаевич Куранов и Константин Георгиевич Паустовский – Господь показывал этот великий театр того, что Он может. Он знал: будет кому записать это бессмертное ослепительное пространство русского пейзажа…»
Во второй половине семидесятых в Псковской области отношение к Куранову изменилось – до такой степени, что он предпочёл навсегда отсюда уехать. В 1982 году Юрий Куранов отправился к морю - в Калининградскую область, в Светлогорск. И жил там до своей смерти в 2001 году.
На совещании по проблемам русского языка у Потанина. Москва, 1998 г. Фрагмент презентации «Юрий Николаевич Куранов: диалог со временем». Подготовила Светлана Постникова, учёный секретарь – руководитель Центра регионоведения Калининградской областной научной библиотеки
Период «непослушания» продолжился. Но появилась новая тема – историческая. Роман «Дело генерала Раевского» (издан в 1997 году) был задуман и начат ещё в Псковской области. Куранов тогда жил в той самой старинной деревне Глубокое Опочецкого района, известной с ХVI века. Хотя «Дело генерала…» - роман не вполне исторический. Это скорее огромное эссе, книга размышлений и воспоминаний. Вот небольшой отрывок: «Много лет назад во Пскове с польским писателем Анджеем Дравичем сидели мы у окна моего кабинета, смотрели за реку Великую, и читал я ему эти письма, которые хранились у меня среди стихов особо ценимых поэтов. Они лежали на коротких листочках типовых требований библиотеки в Доме Пашкова, рядом со стихами японской поэтессы Сей-Сёнаген.
«Друг мой, я здесь со вчерашнего дня, река меня остановила. Мост сгорел; в полночь я переправлюсь. Дела идут, как только я могу желать: то есть - очень хорошо. Австрийцы как громом поражены. Прощай, мой друг. Весь твой Наполеон».
- Эти письма написаны языком богов!- сказал тогда восторженно Анджей.
Наполеон вообще любимец поляков.
- Да, богов, - согласился я и добавил: - Богов языческих.
И не стал добавлять, что языческие боги, в сущности, всего лишь демоны. А Наполеон был только человек, хотя что-то постоянно горело в нём огнём багровым и мрачным, требующим крови...»
Но Куранова интересовал не столько Наполеон, сколько отношение к императору. Пленительность и поэтичность зла.
«Его, теснителя России, её врага, ограбителя, пытавшегося взорвать Московский Кремль,- размышлял Юрий Куранов, - так воспевали многие, в том числе величайшие наши поэты Пушкин и Лермонтов. Что так притягивало их? Даже страдания и позор всей России они в минуту вдохновения бросали к его ногам. Один признавал его властителем дум, другой воспевал его волшебный корабль. В чём дело?»
Куранов пытался разобраться: в чём дело?
На псковской встрече Валентин Курбатов о романе «Дело генерала Раевского» высказался так: «Одна из самых мучительных книг, которую и сейчас читать страшно. Хочется сказать: «Как он посмел… Он там посмел надерзить и Кутузову за сдачу Москвы, и всем остальным. Но он знал, что он пишет»!»
Светлана Постникова и Валентин Курбатов на выставке «Светлый голос в сумерках»
В книге «Дело генерала Раевского» есть и то, что потом захватило Куранова целиком – религиозная тема. Герои книги рассуждают об истории, углубляясь в более далёкие, чем наполеоновские времена:
«- Татары были язычники, они чтили все религии. Экуменисты же — скрытые сатанисты, они презирают все религии. Но не об этом речь. Такого погрома, какой на Руси учинил Иван Грозный, Русь не переживала никогда до той поры. Даже Пётр Первый просто юноша в сравнении с ним. Иван Грозный разгромил все древнейшие и крупнейшие центры тогдашней Руси, сжёг и вырезал Новгород...- И переселил его, - поддержал меня Евгений Петрович.
- И расселил... - поддержал его я, - расселил и духовно парализовал Псков, задушил Владимир, Вологду... Слава Богу, Смоленск уцелел, поляки были тоньше, чем он. Он буквально вырезал и выжег калёным железом драгоценнейший, многовековой чернозём Древней Руси - боярство, удельных князей, которые на самом деле ему и не сопротивлялись. Их преступление перед этим бесноватым фюрером Древней Руси заключалось только в том, что у князей удельных была гражданская удаль. И когда Грозный их всех истребил, некому стало защищать Русь от самозванца и его прихлебателей.
- Это не так уж плохо сказано - «бесноватый фюрер Древней Руси», — одобрительно улыбнувшись, сказал Евгений Петрович...».
Здесь уже совсем другой Юрий Куранов. Если ты хочешь в чём-то разобраться, то не должен закрывать глаза ни на что и не на кого – в том числе на литературных «царей» - Пушкина, Лермонтова и на царей настоящих. Кумиров быть не должно. В противном случае это язычество.
Куранова постепенно переставали печатать. Но не потому, что он писал что-то острое (в конце восьмидесятых и в девяностые публиковали всё что угодно). Просто книжный рынок вырабатывал новые стандарты. Часто они были кривые – с уклоном в графоманию. В своём напутствии, продиктованном 8 и 9 мая 2000 года сразу после того, как он узнал от врачей о своей смертельной болезни, Юрий Куранов об этих стандартах говорит: «Сейчас, когда в литературу бросилась всякая шпана, пишут как попало, русский литературный язык гибнет».
Или вот ещё о том же: «Считаю своим долгом действовать в области спасения русского языка и литературы, которые сейчас погибают от всей этой безалаберной, пошлой литературы, разваленной на прилавочках на этих».
К тому же, наступил новый период в творчестве Куранова – «смирения». Он перешёл на стихи и взял псевдоним - Георгий Гурей. Сборники духовных стихов «Нерукотворная лампада» (1988), «Восьмистишия» (1991), «Четверостишия» (1992) были малотиражные, самиздатовские.
Блажен, кто прожил жизнь не напоказ,
И нет о ком в миру воспоминаний,
Нет славословий. Нет и нареканий,
Кто как лампада кроткая угас…
Деревня Глубокое, просвирня. Дом, в котором жили Юрий Куранов и Валентин Курбатов, 2010. Фото: Александр Сидоренко.
Нельзя сказать, что Юрий Куранов когда-то жил «напоказ», а потом ушёл в тень или в скит. Громкой славы у него не было даже на местном уровне в Пскове. Издавать – издавали, переводить – переводили, бывало, позволяли отправиться в загранкомандировки. В Польшу, например. Но литературной славы и всесоюзной узнаваемости (как сегодня всероссийской у Валентина Курбатова) не было никогда. Но это «смирение» было относительным. И в стихах, и в публицистических вещах прорывались слова гнева и о прошлом, и о настоящем. Например, такие: «За 70-80 лет большевизма русская культура была разгромлена, внутренняя культура тоже. Творческая энергия была подавлена».
Когда Куранова не стало – воспоминания о нём всё же появились. А заодно и некоторая доза славословий (реже – нареканий). В Калининградской области – в Светлогорске на улице Карла Маркса - установлена мемориальная доска. Именем Куранова названа библиотека - в Зеленогорске. Проводятся традиционные «Курановские чтения».
Примечательно, что в Пскове не так давно приняли решение назвать улицы именами псковских писателей. Их оказалась целая чёртова дюжина, в том числе достойнейшие – Тынянов, Каверин… Есть в этом списке и те, с кем Куранов не сошёлся во взглядах, покинув Псковскую область навсегда. Куранова, разумеется, в этом списке нет.
Юрий Куранов дома в Светлогорске. 1998 год. Фрагмент презентации «Юрий Николаевич Куранов: диалог со временем». Подготовила Светлана Постникова, учёный секретарь – руководитель Центра регионоведения Калининградской областной научной библиотеки
Нет, истинная Русь не клянчит ордена,
Не требует наград, не воспевает славу,
Она живёт под пыткой и расправой
И в ней сквозит такая глубина!
Нет, истинная Русь молитвенна, скромна,
Она живёт вторым пришествием Христовым,
Когда рвачам, убийцам, блудословам
Господь воздаст навеки и сполна.
Рвачей, убийц и блудословов с той поры, когда Куранов написал эти строки, в России только прибавилось. Они с головы до ног обвешаны орденами.
В конце своего выступления Валентин Курбатов сказал: «В нашей писательской организации имя Юрия Николаевича - это имя несоизмеримое с другими. Не оскорбляя других - скажу, что в служении слову у нас было явление беспрецедентное – как радуга, озарившая Псков…»
Для того чтобы появилась настоящая радуга, желателен настоящий дождь. Автор миниатюр «Дождевая россыпь», «Дожди», «Дождь и эхо», «Шум дождя и шелест листьев» это знал неплохо.
.jpg)