Статья опубликована в №25 (797) от 29 июня-05 июля 2016
Общество

Наталия Соколова: «Закручивание гаек может привести к тому, что «резьбу» сорвём»

Детский омбудсмен в Псковской области хочет большего слияния молодёжи и РПЦ
Людмила САВИЦКАЯ Людмила САВИЦКАЯ 29 июня 2016, 20:02

Наталия Соколова заняла должность уполномоченного по правам ребёнка в Псковской области в апреле 2015 года. На этот пост её, на тот момент работавшую заместителем главы Пскова, рекомендовал Андрей Турчак, кандидатура также была согласована уполномоченным по правам детей в РФ Павлом Астаховым. «Псковская губерния» обсудила с детским омбудсменом последние трагические события и проблемы псковских детских лагерей.

На интервью Наталия Соколова опаздывает: приезжает сразу из областной больницы, где лежит ребёнок, накануне ставший жертвой педофила. «Средь бела дня увезли ребёнка с детской площадки – надо разбираться, как это могло вообще произойти…» –  на ходу объясняет она.

«Сегодня родители, которые рожают детей, реально не знают, что с ними делать»

- Наталия Викторовна, что делает детский омбудсмен в таких экстренных случаях?

– За год моей работы выстроена такая система информирования: когда что-то подобное происходит, мне сообщает следственный комитет, МЧС, здравоохранение или управление образования о том, что такая ситуация произошла. Естественно, она у меня держится в голове своеобразной «зарубкой», и потом я пытаюсь выяснить, доведено ли до конца расследование и каковы результаты. Но только в рамках своих полномочий: я не могу влезать в процесс работы следственных органов.

– Есть мнение, что тема нездорового влечения к детям в последнее время искусственно нагнетается, появился даже термин «педофильская истерия». Вам не кажется, что отдельные ограничения, которые власть продвигает под предлогом борьбы с педофилами, являются инструментом политического регулирования самых разных сфер жизни общества?

– Я не вижу здесь политики. На мой взгляд, гомофилия, педофилия – это результат развращённости, которая приходит к нам через экраны телевизоров. Мне кажется, свою роль сыграл период либеральных реформ 90-х годов, когда мы хлебнули свободы, но не знали, что с ней делать. Он привёл к тому, что сегодня родители, которые рожают детей, реально не знают, что с ними делать, не умеют решать конфликтные ситуации. Невозможно под каждого ребёнка подстелить соломку, невозможно к каждому ребёнку приставить полицейского, комиссию по делам несовершеннолетних или уполномоченного по правам ребёнка. У каждого ребёнка есть родители, которые в соответствии с Семейным кодексом несут полную ответственность за него до 18 лет.

– Насколько в этой ситуации оправданны «детские фильтры» в интернете?

– Я считаю, что ограничения должны быть, но нужно пытаться найти если не золотую середину, то какую-то грань. Ребёнку тяжело отсеивать информацию. Мы пытаемся говорить тем же самым следственным органам, чтобы проверяли негатив, который идёт в интернете: призывы к суициду, призывы уйти из дома от тех же самых родителей, призывы пересмотреть свою жизнь, слова о том, что жизнь – зло и в ней ничего не добьёшься.

– С откликнувшимися на призыв уйти из дома работаете?

– У меня есть примеры, когда дети просят, чтобы их родителей лишили родительских прав. Здесь надо смотреть, есть ли угроза жизни ребёнка, связана ли она с тем, что он сам провоцирует родителя на конфликт, на повышение голоса, либо родитель злоупотребляет спиртными напитками и не заботится о ребёнке. В случае с девочками, которые ко мне обратились и захотели уйти от родителей, имели место как раз подростковые особенности. Родители оказались к ним не готовы и вместо того, чтобы попытаться найти общий язык с детьми, начали их прессинговать. Любое негативное действие рождает противодействие: девочки начали уходить из дома, пытались как-то самоутвердиться. А родители, опять же, вместо того, чтобы прижать к себе, попытаться поговорить и сказать «Как я тебя люблю!» (даже если в этот момент ребёнка хочется притряхнуть), начали выносить сор из избы, создавать своим детям чуть ли не имиджи закоренелых преступников.

– Вы взаимодействуете с комиссией по делам несовершеннолетних в таких случаях? Её ведь воспринимают как карательную организацию…

– Я участвовала в работе комиссии по делам несовершеннолетних как в Пскове, так и в районах – мне не всё нравится. Часто мне не нравится отношение к семьям, которые приходят на заседание комиссии: там в них видят преступников. Комиссия по делам несовершеннолетних, на мой взгляд, должна быть не карательным органом, а органом, который может предупредить, подтолкнуть к исправлению, наказать – но с мягкой силой.

Возможно, здесь присутствует какая-то профессиональная деформация. Люди привыкли к своей работе и становятся чёрствыми. Я сторонник концепции «кадры решают всё». По городу Пскову у нас хорошая комиссия работает, они пытаются найти разные варианты, но не всё, наверно, тоже получается, иначе не было бы статистики, хотя по правонарушениям в Пскове на 1 июня 2016 года она отрицательная. Ещё я считаю, что для нашего региона можно усилить работу Русской православной церкви с молодёжью. Мы живём в Пскове, который всё равно, куда ни плюнь, православный город. Я подготовила письмо владыке и очень хочу с ним встретиться, проговорить эти моменты. Нужно находить какие-то варианты – опять же ненавязчиво: может быть, через лагеря, в которых не насаждением, а через молитву, через обоснование, через бои какие-нибудь русские прививать нашу культуру.

– А с другими религиозными организациями сотрудничать не хотите?

С сектами? Я эту тему не беру. Я человек православный.

 

Уполномоченный по правам ребёнка в Псковской области Наталия Соколова. Фото: Тимур Галимов / «ПГ»

«У него [Астахова] есть очень большая сила убеждения чиновников, в том числе губернаторов»

– Есть мнение, что должность омбудсмена декоративная, так как он не может реально влиять на ситуацию.

– А у кого есть возможность реально влиять на каждую ситуацию? Думаю, что ни один чиновник не может полностью влиять на все ситуации, которые происходят. Мне пришлось увеличить, например, приём граждан с одного раза в месяц до двух, иногда люди просто звонят и говорят: «Срочно нужно поговорить»,встречаемся и общаемся. Самый болезненный вопрос в моей работе – ресурсная база. У меня 116 тысяч детей в Псковской области, в штате уполномоченного – я и мой помощник Екатерина. У Дмитрия Владимировича Шахова был и есть один очень важный элемент в его работе - это его юридическое образование. В работе уполномоченного должна быть служба помощи и поддержки – штат, аппарат, как в других регионах, когда есть психолог, когда есть грамотный юрист, который может не только составить обращение или ответ, но и защищать интересы в суде, делать заключения и анализ законодательства – то, на что у нас не хватает времени.

Уполномоченный – это не надзорный орган. Вот чего мне не хочется – так это быть контрольно-надзорным органом, лучше - контрольно-рекомендательным, подсказывающим, но способным обратиться и в прокуратуру, и к высшему должностному лицу региона. Чем ещё отличается уполномоченный от любого чиновника? Во-первых, независимостью, потому что я не встроена в систему органов власти, я не являюсь чиновником. Уполномоченный по правам ребёнка в Псковской области - должность государственная но она не входит в систему ни одного комитета, то есть у меня в принципе нет руководителя, который мне может ставить задачи, кроме меня самой.

– А Павел Астахов?

– Мы с ним взаимодействуем по горизонтали. Павел Алексеевич – сторонник того, чтобы уполномоченные не сидели в своих норках, а делились опытом: и хорошим опытом, и проблемами.

– Как вы можете оценить его последние высказывания и деятельность в целом?

– Личность его я оценивать не буду, высказывания – тоже, но он делает очень много для детей в России. Сам институт уполномоченного по правам ребёнка появился в России благодаря Павлу Астахову. Он реально ездит по стране, не сидит у себя в кабинете. Я тут прочитала у кого-то, что надо бы ему оторвать задницу [от стула. – Л.С.] и вырваться куда-нибудь, а не в Москве сидеть. Могу сказать, что не завидую его жене, потому что она его видит крайне редко. Он объезжает всё сразу турами, ездит, смотрит учреждения, летом – лагеря, зимой – детдома, спецшколы, больницы. Он на самом деле очень большую работу проводит, и у него есть, во-первых, юридическое образование, которое ему позволяет быть грамотным, профессиональным омбудсменом, а во-вторых, очень большая сила убеждения чиновников, в том числе губернаторов. Я считаю, что он молодец.

– В Псковской области за последние три года иностранцы не усыновили ни одного ребёнка. Это следствие «Закона Димы Яковлева», который активно поддерживал Павел Астахов?

За последние три года на самом деле ни один ребёнок из Псковской области не был усыновлён за пределами Российской Федерации, и я это связываю в первую очередь с тем, что у нас на сегодняшний день огромная очередь на усыновление. Сейчас не хватает детей для всех желающих взять ребёнка домой. Понятно, что остаются в учреждениях дети в основном возрастные, которым уже за 13 лет – это как раз тот самый сложный подростковый возраст, когда с родным ребёнком не могут справиться.

– Вы сами как относитесь к «Закону Димы Яковлева»?

– Не могу сказать, что была его сторонником, когда принимали этот закон. Я считала, что возможность забрать ребёнка в Соединённые Штаты Америки – это дать возможность этому ребёнку жить. Опыт последних четырёх лет показал, что таких же больных деток с удовольствием берут наши российские семьи. И то количество преступлений, которые до «Закона Димы Яковлева» происходили на территории Соединённых Штатов в отношении русских детей, всё-таки, наверное, дало повод для инициирования этого закона. Сейчас у нас сократилось количество детских домов, а качество их улучшилось. Я помню, когда ещё студенткой ездила в это учреждение, так там сотни малышей сбегались сразу, а когда сегодня приезжаешь туда – там всего 50 деток, большая часть из которых родительские, которые находятся там по заявлению родителей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, их даже забирать оттуда нельзя. И кстати, говоря про Павла Астахова, нужно сказать, что здесь во многом его заслуга, он начал популяризовать систему приёмных родителей.

– Основные вопросы Павлу Астахову сейчас задают по поводу работы летних лагерей в связи с трагедией на Сямозере. Вам не кажется, что сейчас эту ситуацию власти могут использовать в качестве повода, чтоб закрутить гайки?

– Этого бы не хотелось. Конечно, виновные должны быть наказаны, потому что заплачена слишком дорогая цена, но закручивание гаек может привести к тому, что «резьбу» сорвём, и от этого не будет хорошо ни детям, ни нам, взрослым. Потому что если дети не поедут в лагеря, они будут слоняться у нас во дворах, неизвестно в какие ситуации попадут. В лагере ребёнок занят: любой лагерь должен иметь какую-то свою системную программу, желательно на несколько лет.

«От случая, подобного происшествию в  Карелии, никто не застрахован»

– Возвращаясь к трагедии в Карелии: по-вашему, какие меры нужны - и нужны ли в принципе - кроме тех, которые будут предприняты правоохранительными органами по отношению к виновным?

В целом не скажу... Конечно, виновные должны быть наказаны. Но, опять же, это и пресловутый человеческий фактор. Каждый на своём месте должен нести ответственность и понимать, что от него конкретно зависит безопасность ребёнка, от него зависит то, с каким настроением ребёнок встаёт, ложится, уезжает, возвращается в лагерь в следующем году (или не возвращается). То, что об этом говорили в средствах массовой информации, правильно, наверное, это будет определённой страховкой для многих в том плане, что они это услышали, увидели и начали задавать себе вопросы, меньше стали ходить в походы, спускаться на воду.

– Сейчас вы ездите с проверкой по псковским лагерям.  Что нужно исправлять в них в первую очередь?

– Самый важный вопрос – это безопасность. После Карелии мы проехали 10 лагерей из 25, причём этот график посещений был утверждён до трагедии. И так как сейчас предписано всем службам проводить проверки, я сразу предложила сделать эти проверки совместными, дабы не «кошмарить» лагеря. Есть проблемы с отсутствием в лагере ограждения, КПП, сотрудника полиции либо охранника в момент приезда проверки (значит, он и в другой момент может не присутствовать). В некоторых лагерях стоят небезопасные игровые элементы, которые убыли установлены ещё лет сорок или пятьдесят назад, – их не красят, не смазывают, и если туда ребёнок залезет – он может просто убиться.

С другой стороны, если мы будем постоянно пытаться подстраховать, подкладывать солому, обивать всё поролоном, то, не набив шишек, ребёнок не сможет потом ориентироваться в этом пространстве: любая маленькая шишечка будет казаться ему просто смертоносной. От случая, подобного происшествию в Карелии, никто не застрахован. Там, конечно, халатность была, то, что мы сейчас узнаём из СМИ, шокирует. Но нельзя перебарщивать с контролем и запретами.

Детей нужно защищать от информации, которая может оказать негативное воздействие на неразвитый, неукреплённый разум ребёнка, и это задача родителей в первую очередь. Но порой детей нужно защищать и от навязчивой гиперопеки родителей. А вообще, детей надо не защищать, а создавать такие условия, чтобы было счастье и дома, и в школе, и в больнице, чтобы они могли получить необходимые для них услуги, – и тогда нужно будет заниматься только общением, профилактикой, говорить детям про их права. У меня вот даже должность называется не «уполномоченный по защите прав», а «уполномоченный по правам ребёнка Псковской области». Защита – это важно, но главное – это реализация прав ребёнка. Людей, которые хотят нарушать права ребёнка и делают это осознанно, слава богу, на моём веку не встречалось. Такое происходит либо по глупости, либо это уже преступники.

«У моей дочери с Путиным конкурирует Лавров»

– Кого псковские дети считают супергероем-защитником?

Я часто их об этом спрашиваю. Вы не поверите, кого они называют, но это Путин. Вот как в песне: «Такого, как Путин, полного сил…» Говоришь им про сказочных героев, но для них они не важны, нет у них такого. Правда, ещё любят мультики про Алёшу Поповича, Добрыню Никитича и князя Владимира, но супергероем называют только президента.

– Профессии тоже выбирают политические?

– На мой взгляд, у нас на сегодняшний день очень сильно хромает профориентация. И не только в Псковской области. Раньше мы много смотрели фильмов про учителей, про врачей, про рабочих, про высотников, про подводников, а потом - в 90-е – в начале 2000-х - мы видели кино только про бандитов и про милицию. Всё. Кстати, многие дети хотят быть полицейскими, военными. Подростки всё чаще и чаще задумываются о профессии защитников Отечества – и это классно. Если мы на личном примере будем говорить о том, что патриотизм – это не просто любовь к своей Родине, а ещё и забота о ней, то это точно оправданно. Патриотизм – это где родился, там и пригодился, это уважать соседей, это ценить родителей, это верить в то, во что верили твои предки, это работать честно. Но тогда должны быть у нас и примеры с самого верха, чтоб не только Владимир Владимирович был идеалом, да? Вот у моей дочери с Путиным конкурирует Лавров.

Данную статью можно обсудить в нашем Facebook или Вконтакте.

У вас есть возможность направить в редакцию отзыв на этот материал.