Posthistoric Pskov

Недавно попалось словосочетание: «расширенный президентский срок Путина». И следом: «путинская двадцатилетка». Человеку, как минимум выросшему, даже не повзрослевшему в Советском Союзе, сразу вспоминается «брежневская эпоха» и прочий застой, от которого так радостно избавлялась страна в конце 80-х – начале 90-х.

Компенсируем банальность этой идеи красивой метафорой: путинская двадцатилетка – это пузырь на временной шкале. Надувшийся случайно и по определению не навсегда, он временно остановил нормальный ход истории. Внутри пузыря – стагнация и стабильность. Прогресс поставлен на паузу: вместо регулярной сменяемости власти, а значит – постоянных перемен курса и философии, у нас одно и то же, одно и то же, одно и то же – расширенный срок Путина, который притормозил политическую историю России.   

Если бы история шла вперед, как и собиралась (примем Конституцию за календарный план), то к настоящему времени, после Ельцина, у нас случилось бы уже пять разных президентов, по одному четырехлетнему сроку у каждого. Ну минимум, три – по два срока у первых двух и как раз первый срок у третьего. По факту имеем полтора до 2024 года.

Путинский пузырь безвременья, вдруг захвативший моё воображение, замечательно рифмуется с одним псковским арт-проектом, о котором я давно хочу отдельно рассказать. Это «Пост-исторический город П.». Художественно-социологическое описание города, в котором закончилась история.

Город П.

Есть Псков – старинный, красивый город с тысячелетней историей, крепостью и храмами, включёнными в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Сюда едут туристы, здесь фотографы снимают виды для открыток, а юные художники оттачивают мастерство на живописных изгибах реки Псковы. Это одна десятая часть общей территории Пскова. 90 процентов псковичей живут совсем в другом городе.

За стенами исторического Окольного города начинается панельный Псков – спальные микрорайоны Запсковье и Завеличье, где ветшающие советские пятиэтажки сменяются точно такими же, только повыше и посвежее, железобетонными многоэтажками.

Здесь нет архитектуры – в художественном смысле. Здесь нет ландшафтного дизайна. Типовые детские площадки соседствуют с руинами советского наследия и стихийным народным благоустройством из покрышек и пластиковых бутылок. Здесь ничего не происходит. Но именно здесь просыпаются, завтракают и собираются на работу взрослые, играют дети и сидят на лавочках старики – не останавливая взгляда и мысли на том, что их окружает.

– В спальных микрорайонах время как минимум остановилось, если понимать под «временем» смену эпохи, а под «эпохой» изменения в подходах к обустройству города, – говорит социолог Дмитрий Лебедев. – Как строили «человейники», так и продолжают строить «человейники». Как загоняли людей в эти некомфортные, обреченные на вандализм микрорайоны, так и продолжают загонять.

Это и есть пост-исторический город П. Территориально – тоже Псков, но содержательно это может быть и Петрозаводск, и Пермь, и Петропавловск-Камчатский. Заглавную букву можно заменить на А., Б., В., и далее по алфавиту.

Алексей Жихаревич и Дмитрий Лебедев.

– Для меня вот этот обычный город, "спальники" – это всегда сумма проблем, – говорит Лебедев. – И я всегда понимал, что это нерешаемо. Решить можно только одним – переездом, потому что это и есть наша культура.

Как арт-проект «Пост-исторический город П.» сначала возник в Фейсбуке. Потом из картинок и комментариев выросла книга – фотоальбом-«антипутеводитель», из него, в свою очередь – фотовыставка, а теперь это телепередача «В городе П.» на местном кабельном канале. Скоро выйдет и вполне себе научная статья.

Чем этот арт-проект интересен? Метод, применяемый авторами, превращает унылую панельную реальность в фантастическое, живое пространство, поднимая участников над безнадежной повседневностью.

Это совсем не гражданский активизм. Даже наоборот. Но в плане переустройства реальности «пост-исторический город П.» не менее, а то и более эффективен.

Ирония и мифология

– Здесь есть два компонента – ирония и мифология, – описывает метод пост-исторического музыкант и программист Алексей Жихаревич. – Ирония позволяет отстраниться от окружающей действительности, выйти из социальных связей. Если человек с жёсткими связями видит яму и говорит: "Боже, какой ужас! Почему у нас это так? Срочно заделайте!", то мы стараемся увидеть в этом что-то нехарактерное, не связанное с какими-то бытовыми, коммунальными вещами, а скорее – объект искусства. Что касается мифологии, то придумывание историй, во-первых, выполняет терапевтическую функцию, то есть человек из панельных, плохо устроенных районов переносится в пространство мировой культуры, и это позволяет по-другому ощутить эту реальность, не испытывать явственного дискомфорта от нее. С другой стороны, это просто приносит удовольствие, когда ты придумываешь красивую связь между, казалось бы, несвязанными предметами.

Вывороченный фундамент рекламного щита превращается в бетонно-позитронную пушку, а обшарпанная стена филармонии – в храм Пофигеи, жрецов которой «легко отличить по виду и запаху». Старый ковер в песочнице напоминает о последнем полете Аладдина, который прервался над Псковом, потому что «в лампе вместо джинна оказался джин».

Ржавая водосточная труба – это Труболаз стенной, живой обитатель Псковского городского зоопарка.

– Мы все видим трубы. Ну, трубы и трубы, а Леша увидел труболаза. И он поменял эту реальность, – говорит Лебедев. – "Погибло солнце", пишут в Псковских летописях. В смысле? Что значит – «погибло»? Такое видение мира – оно абсолютно другое. Вот и здесь тоже.

Разбитая тротуарная плитка – больше не свидетельство воровства, а следы нашествия пауков-плиткожоров. Которых одолел Общественный Тыл Народного Фронта, сбрасывая с вертолетов железобетонные тапки, производства псковского завода ЖБИ-1. Один из снарядов решено было оставить на месте падения в качестве памятного монумента – вот и стоит неведомая бетонная коряга, заплывшая землей, в одном из псковских дворов.

– Язык иронии позволяет находиться в горизонтальной коммуникации с начальством, чиновниками, депутатами, – поясняет Дмитрий Лебедев. – Это работает лучше, нежели вертикальные взаимоотношения между «просящим» и «одаряющим». Власть на иронию лучше реагирует, и мы это видим.

Телеграм-канал "ПГ"

Требовать убрать, починить, исправить – бесполезно. Ни в одном провинциальном городе нет бюджета, чтобы взять и навести полный порядок в городском хозяйстве. Можно каждый день возмущаться поломанными скамейками и дырявыми урнами, а можно поместить их в пост-исторический музей под открытым небом. Теперь вместо благодарности, когда городские власти вдруг убирают лет десять назад упавший фонарный столб, участники пост-исторического возмущаются кражей экспоната.

– Мы иронизируем в широком контексте. Мы всегда говорим о культурных практиках труда, хозяйствования, в конечном итоге о самих себе. Это все про нас, так сложилось, – говорит Лебедев.

Перезапуск истории

Псковичи с энтузиазмом включились в работу «музея»: в группе «Пост-исторический город П.» – почти 1300 участников. «Оказалось, что в городе Пскове нас окружают умные, образованные, ироничные люди, которые могут поддерживать эту игру», – говорит Жихаревич.

Недавно проект настигло официальное признание: накануне единого дня голосования полиция начала проверку передачи «В городе П.», посвященной приключениям вымышленного кандидата.

Соавторы, конечно, отрицают какое-либо политическое содержание проекта, но это, тем не менее, политика. Если бы не путинский двадцатилетний пузырь, пост-исторический город П. вряд ли смог бы вообще появиться на свет.

– Время остановилось. Полсотни лет так ничего и не меняется в жизни спальных микрорайонов. Почему так? Потому что так выстроено вообще федеральное устройство, – рассуждает социолог Лебедев. – Так выстроена вертикаль, где муниципальная власть фактически уничтожена. И самое очевидное подтверждение этой ситуации – выборы в гордуму, которые только что закончились по одному из округов, где явка была 14-15%. Это значит, что сам по себе городской депутат не существует как фактор изменений. Поэтому люди не то, чтобы не знают своего депутата – им незачем его знать. Сегодня самое главное – вернуть легитимность депутату и депутатскому корпусу. Этой легитимности нет, потому что не может быть легитимности нуля.

«Человейники» дальнего Запсковья и последние «зелёные» участки . Фото: Александр Захаров.

Время стоит на месте. Все новые и новые человейники копируют и консервируют проблемы, органично присущие многоэтажной панельной застройке. Город не развивается, а значит, его история закончена. Она не запустится снова, пока власть в городе принадлежит узкому лобби, чья единственная цель – минимизация издержек и максимизация прибыли. Плюс – банальная бедность провинции: у людей просто нет денег, чтобы был спрос на другие дома, другие дворы и другую градостроительную политику. «Когда люди в поисках еды, у них работают только механизмы выживания», – формулирует социолог.

Когда лопнет пузырь путинского безвременья, история неизбежно возобновится. Но большой вопрос, останется ли к тому моменту что-то живое на сегодняшних пост-исторических землях.

– Когда я приезжаю в какой-нибудь район, мне кажется, что я оказался в глубоком тылу, и где-то рядом фронт, а здесь просто все обездоленно, – рассказывает Дмитрий Лебедев. – Некоторые боятся лайкать в сети. Одна женщина из района мне рассказывала такую историю. Она работает в бюджетной организации, у нее маленький ребенок. Она оставила дома включенным компьютер, и ребенок понаставил лайки во «Вконтакте». Ее вызвали на следующий день: «Лайки чтобы убрала». Вот так живут люди в муниципалитетах. «Будут еще лайки, мы тебя уволим».